Улица за улицей, по которым ходят люди, я уже заметила пару парков, но из скорей можно назвать небольшими скверами, где можно отдохнуть, присев на лавочку. В них даже есть фонтаны, хотя вряд ли там можно найти уток. Но аромат свежей выпечки улавливаю довольно легко. Выбираю парочку батонов, и Мэйсон уже хочет оплатить, но я вовремя щипаю его за руку, с презрением посмотрев на парня.
— Это же я пригласила тебя на свидание, — передразниваю, напоминая его слова. — Значит, я плачу.
— Как это мужественно, — улыбается он.
— Чувствуй себя принцессой, солнышко.
Посмеиваясь, он забирает выпечку, которую я оплачиваю и плетусь следом за ним.
— Я могу даже цветов нарвать, чтобы ты похвастался перед подругами.
— Я запомню, — кивает Мэйсон, останавливаясь у дверей. — Ты джентльмен?
— Ещё какой, — соглашаюсь я, открывая перед ним дверь, благодаря чему, улыбка парня становится ещё шире. Это точно будет весело.
Спустя час скитаний по городу, я наконец-то нахожу большой парк, в котором обнаруживаю пруд где, о чудо, плавают нужные птицы. Будь мы в Нью-Йорке, я, не раздумывая, выбрала бы дорогу к центральному парку, но условия не на моей стороне. Занимаю место на траве почти у берега, Мэйсон следует моему примеру. Отломив кусочек, он кидает его в сторону воды, но выпечка не достигает пруда, моментально оказываясь в клюве утки.
— Кто должен приехать завтра? — спрашиваю я.
— Люк, — Мэйсон продолжает отламывать кусочки и бросать их птицам, которые выбрались на берег и скитаются вокруг нас.
— Кто тебя тренирует? Я не видела тебя с тренером.
— Люк.
— Почему ты занимаешься один?
— Я делаю это, когда хочу.
— Почему твой отец не тренирует тебя?
— Потому что у него свои тренировки. Мы занимаемся вместе два раза в неделю, последнее время не делаем это.
— Почему?
— Потому что у него было много работы. Он держит клуб и тоже участвует в чемпионатах.
— Почему мне кажется это предлогом и оправданием? — хмурюсь я.
Карие глаза Мэйсона устремляются в мою сторону, и несколько секунд, он молчит.
— Это моё оправдание.
— Твоё? — вскидываю брови, удивляясь словам.
— Да, мне нужно было одиночество. Я ссылался на занятость. Он не тот человек, кто семье предпочтёт бумажки.
— А сейчас?
— Всё в прежнем режиме.
— Вы занимаетесь вместе?
— Да.
— Почему Эйден занимается хоккеем?
— Ему нравится, — пожав плечами, он бросает несколько мелких кусочков в сторону птиц и снова смотрит на меня.
— Он не пробовал заниматься боксом?
— Нет, он не похож ни на меня, ни на отца. Он больше привязан к маме.
— А Мэди?
— В детстве она всегда крутилась возле отца.
— А сейчас?
— Сейчас у неё есть Ди. Она одинаково ладит со всеми.
— Почему Эйден привязан к маме, а ты к папе?
— Не знаю. Мы не разделяем родителей.
— Но ты доверяешь папе, а он маме, — замечаю я.
— Я доверяю им двоим, но с отцом могу поговорить на любую тему. Мама не всегда поймёт.
— Но она понимает Эйдена.
— Мы не похожи. Он сдержанный, умеет контролировать эмоции. Я похож на отца: мы моментально вспыхиваем и не держим себя в руках.
— Ты завидуешь младшему брату? — улыбаюсь я.
— Нет, мы просто разные.
— У него есть девушка?
— Тебя посадят, ему только исполнилось шестнадцать, — усмехается Мэйсон.
— Я не планирую совращать твоего брата.
— Нету, он отдаётся спорту.
— Но есть та, кто нравится ему.
— Если это и знает кто-то, то только мама или сам он. Мы не садимся на диван и не обсуждаем, кто кому нравится. Это не мужское занятие.
— И как выглядит мужское?
— Молча делать. Только кретин будет трещать языком.
— Но вы всё равно не против потрещать.
— Нет. Никто никогда не будет говорить всем, что кто-то нравится не для развлечения. Никто никогда не будет обсуждать со всеми задницу и сиськи девушки, которая нравится. Ты должна видеть в этом разницу. Либо же он просто конченый имбецил. То ли дело, когда речь касается вас.
— Нас? — акцентирую я.
— Да, вы обсуждаете с подругами парня, который нравится. Беспрерывно трещите о нём.
— Везде есть исключения.
— Нет, в этом ваша суть, вы не умеете держать в себе. Вам обязательно нужно обсудить. Вы будете следить за ним везде, а если не ты, то твои подруги и можете прибежать к проверке.
— Это бред, — фыркаю я.
— Твои подруги обсуждали с тобой парня, который им нравится?
Поджимаю губы, мне нечего ответить. Все мои подруги остались в далёком прошлом. Я помню их, но уже смутно. Они растворились со временем, как и наша дружба в целом. Нам было по пятнадцать, о чём вообще можно мыслить мудро в таком возрасте?
— Я не помню, — говорю я, смотря в одну точку перед собой.
— Признай мою правоту.
— Я не могу её признать.
— По какой причине?
Непонятное чувство страха окутывает сознание. Я не знаю, должна ли и могу ли ему доверять, но если не готова, то не могу ждать и требовать ответа. И я самое главное: я не хочу прибегать ко лжи, но и про Джен не могу говорить. Что за социапатка предстанет перед его глазами? Но на ум тут же приходит Кортни. Трудно признавать правоту другого. Но да, в тот день она без умолку тараторила о Тоби, это говорит о чём-то.
— Все мои подруги остались в прошлом.
— Все? — удивляется Мэйсон.
— Абсолютно все.
— Почему?
— Потому что я часто переезжала. Со временем понимаешь, что привыкнуть к людям легко, а прощаться сложно. Зачем пускать кого-то в свою жизнь, если знаешь, что он не задержится в ней долго, как и все предыдущие?
— Дерьмово.
— Нет, к этому привыкаешь. Я рада, что пришла к такому.
— К чему? К одиночеству?
— Я не считаю себя одинокой. Свобода и одиночество — это разные понятия. Я могу поговорить с мамой.
— Обо всём?
— Да, ты же можешь делать это с отцом.
— Он не знает некоторых ситуаций.
— Мама знает обо всём.
— Нет, не обо всём, мы оба это знаем.
— Ладно, не обо всём, но только ради её спокойствия.
— Точно также у меня. Это для его спокойствия, хотя я знаю, что он всегда поймёт, в какое бы дерьмо я не вляпался.
— Как познакомились твои родители?
— В университете.
— Кто тебе рассказывал?
— Мэди любила слушать эту сказку перед сном.
— Но ты не знаешь, как это было в реальности?
— Размыто.
— Почему ты отвечаешь на все мои вопросы?
— А почему не могу?
— Ну, они касаются твоей жизни.
— Они поверхностные. Ты не задевала те, на которые я не хочу отвечать.
Щурюсь, окидывая его взглядом и вычисляя эмоциональное состояние. Я не знаю, может ли мой следующий вопрос изменить что-то. Полагаясь на удачу, спрашиваю:
— Как ты познакомился с Эмили?
— В школе.
— Это тоже поверхностно?
— Да, — кивает Мэйсон.
— Как ты с ней познакомился?
— Увидел и подошёл.
— И ты был… хм, таким же, каким знала тебя я?
— Скорей да, чем нет. Разве доверял всем больше.
— Ладно, — вздыхаю, я хожу по линии обрыва, стоит только сделать неверный шаг на неустойчивую поверхность, и мне крышка. — Сколько вам было лет?
— По шестнадцать.
— И ты любил её?
— Да.
— Она была такой же, как сейчас?
— Нет.
Короткие ответы почти как намёк, что он насторожен, могу с уверенностью сказать, что я настороженна ещё больше. В эту самую секунду я как сапёр.
— Какой она была?
— Для чего тебе это знать?
— Я хочу узнать тебя лучше.
— Она была обычной. Ничем неприметной.
— Но ты заметил её.
— Это было случайно. Если бы я тогда не задержался, то не увидел бы её.
— Ты жалеешь об этом?
— Не могу ответить на этот вопрос.
— Потому что не хочешь или потому что нет ответа?
— Второе.
— Хорошо, — киваю я, это уже радует. Внутри меня дрожит каждая клеточка, я напряжена до предела, Мэйсон наоборот, кажется расслабленным, но я знаю, что это обманка. — Сколько вы встречались?
