— Ты бредишь, — поморщился Охотник. — Так, ладно, альфа-один невменяем. Отряд гамма, альфа-два, слушай приказ. Отправляйтесь к транспортникам, спасайте свои задницы и вырубайте таймер самоуничтожения.
— Гамма-один, а ты? — с прищуром развернулся к нему Самурай.
— Пойду следом, как только мы вытащим Эмму, — на полном серьёзе прогудел Семёныч. — ЭТО ПРИКАЗ, С-СОБАКИ!
— Э… — замерли буквально все.
— Есть, сэр, — подтвердил Самурай, тыкая Техника. — Пошли, парень. Командир нас догонит.
— А… Ладно… — витавший в облаках парень, кажется, даже не понял, что произошло.
Спустя пару минут мы остались втроём. Ник, я и Охотник, склонившийся над телом Кардинала. Белоснежный начальник наёмников, сняв свой шлем, покрутил пальцем у виска. Затем, услышав в ответ лишь молчание, раздражённо выругался, покачав головой. Добавил, впившись взглядом мне в глаза:
— Постарайся выжить, Джон. У тебя ещё свидание со мной.
— Ну вот, теперь я хочу умереть…
— Иди ты! — с обидой в голосе протянул Ник. — Я в это всё… Ради тебя ведь залез!
— Знаю, — с улыбкой ответил я. — Спасибо тебе, на самом деле. Но у каждого из нас свои любимые, за которых нужно куда-то влезать.
— Ха! — хмыкнул он. — Ладно, Джон. Надеюсь, ещё свидимся.
— А я — нет, — железобетонно припечатал я, возвращаясь к Охотнику.
Некоторое время, минуту или две, кажется, мы смотрели на застывшего Песочного Человека. Семёныч вздыхал, что-то прикидывая в голове. Наверно, подбирал слова, чтобы послать уже мёртвого засранца. Или готовился попытаться отговорить меня от бредовой, с объективной точки зрения, идеи.
— Вот ты и нашёл место для своей головы, Орельен Марсиль… — прохрипел старик, ударив толстенным пальцем по одному из "щупалец" Кардинала. — Точнее, для того, что от неё осталось.
Он выпрямился, прогудев экзокостюмом. Развернулся ко мне, смотря сверху вниз. Вздох не смогли приглушить даже акустические системы брони. Я отрицательно покачал головой. Мол, нет, даже не пробуй. Всё уже решено, и менять хоть пункт было нельзя.
— Ты ведь даже не представляешь, сколько сил сейчас крутят нами, да, Джон? — спросил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Тёмные, церковь Машинного Бога… Это лишь верхушка айсберга. Думаешь, Кардинал стал бы стоять здесь до самого конца? Пока мы пробивались к пьедестальному залу, он мог сто раз улизнуть. Но не стал. Почему? Может, он был в чём весьма и весьма уверен?
— И кто из нас невменяем… — протянул я, проводя ладонью по шее. Наноботы в организме успели восстановить подвижность конечностей.
— Не понимаешь, — не спросил, но утвердил Охотник. — Ну, поймёшь. Когда-нибудь. Машины нам не враги, Джон. Но всё, что ты видел, всё, что тебе сказали, что показали — говорило об обратном. Что их следует опасаться, что они ужасны и бесчеловечны. Тогда ответь мне, мой дорогой подопечный… Почему ты остался, рискуя своей жизнью, чтобы спасти андроида?
— Она — не та…
— Оправдывайся, — улыбнулся, тряхнув седыми дредами за титановым стеклом, старик. — В общем, что хочу сказать-то… Тебя сюда вели. Кто или что — думай сам. Они хотели, чтобы ты раскрыл Тёмных, провёл расследование, вынудил их пойти на сделку с Марсилем. Используя твою ненависть к машинам, они хотели принудить тебя ослабить их, разрушить целостность, а самое главное — посеять в людях стереотипы о разумных андроидах.
— Эй, я совсем ничего не понимаю, — искренне отозвался я на столь проникновенную речь. Кажется, Семёныч открывал здесь душу, но в итоге нёс какую-то ахинею.
— Тёмные вечны, Джон, — прогудел Охотник. — Мы, люди, их породили. Мы должны либо научиться с ними жить, либо умереть от рук своих детей.
— А как то, что мы их породили, соотносится с миллионами погибших по всему миру? — злобно парировал я.
— Когда тебя загнали в угол, наставив оружие, ты тоже будешь кусаться, лишь бы не умереть, — хмыкнул Семён. — Ладно… Сейчас… Я уже был возле ядра, и Эммы там не было. Тогда — не было. Жуткое место, Джон. Будь осторожен.
Перед его шлемом пробежали строки кода, а затем пол рядом с нами вздрогнул, опускаясь вниз. Там, в конце импровизированного спуска, виднелась бронированная дверь. Мейнфрейм, грузовой отсек. Спрятано было и правда хорошо, надо признать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Это твой путь, и я понимаю, почему ты по нему идёшь, — добавил Охотник, опускаясь. — Но я надеюсь… А старикам в любое время остаётся только надеяться… Что когда-нибудь… Когда-нибудь, Джон… Ты прозреешь. Иди. И не забудь…
Я остановился, вынимая из кобуры своего поломанного экзокостюма Five-Seven.
— Когда будешь выбирать место для своей головы, постарайся выбрать местечко поприличнее…
Кивнув, я побежал по ступеням вниз, к массивной двери. Она была обесточена, но пришлось приложить немало усилий, чтобы сдвинуть створку с места. С металлическим лязгом та поддалась, кое-как открываясь. Надавив ещё, я высвободил достаточно места, чтобы протиснуться сквозь образовавшуюся щель. Пришлось ободрать синтетическую футболку, но то было меньшей ценой, которую я был готов заплатить. Нельзя дать ей так просто умереть… Эмма не заслуживает такой гибели. Не здесь. Не сейчас. Плевать, что имелся риск подорваться вместе с дредноутом. Плевать, что я мог в принципе не выжить, не выполнить приказ, не насладиться сполна счастьем от смерти Кардинала. Если рядом не будет её…
Я стану такой же машиной, против которых сражался.
Длинный коридор привёл меня к очередной двери, но та открылась без лишних трудностей. За ней, в абсолютной тьме, горело множество ярко-белых огней. Маленькая пирамида, жутко гудевшая и едва не заоравшая при моём приближении, помигала, будто приветствуя посетителя. Ядро разума машин было ужасающим, но не в привычном понимании этого слова. На фоне, ненавязчиво, звучали голоса. Крики, стоны, хрипы. Смех, хихиканье, хохот. Мужские, женские, старые и молодые — они шептали что-то бессвязное, но в то же время — осмысленное. Как будто меня пытались загипнотизировать, что было полным бредом, естественно.
Наконец, небольшой имлант — маленький фонарик, вмонтированный в мою ключицу, высветил стоявшую на коленях девушку. Короткие тёмные волосы, не двигаясь, застыли на плечах. Голова склонилась, что-то говорили, медленно двигаясь, губы. Глаза Эмма закрыла, но при появлении света едва заметно вздрогнула, прищуриваясь. Я судорожно сглотнул, соображая, что же делать.
— Вестник… — слились воедино голоса. — Пришёл.
Девушка поднялась, а затем с лёгкой улыбкой посмотрела мне в глаза. Она почти не изменилась — всё те же камуфляжные штаны да зелёная футболка. Ей, наверное, было холодно в этом месте. Я уже хотел подойти ближе, но почему-то остановился, ещё раз окинув взглядом ядро Тёмных и стоявшую возле него Эмму.
— Всё… В порядке? — выдавил я из себя. И тут же комнату сотрясло — дредноут стремительно терял высоту. По времени, отображавшемуся в панели нейроинтерфейса чуть левее, можно было понять, что до взрыва оставались считанные минуты.
— Нет, Джон, — скрыв улыбку за поджатыми губами, протянула девушка. — Всё очень, очень плохо.
— Ну, нам пора убираться отсюда, если не хотим умереть смертью храбрых, — неловко рассмеялся я.
— Мы… Не хотим… Умирать…
Это был голос Эммы, и при этом — мейнфрейма Тёмных. Я вздрогнул, делая шаг назад. Всё внутри перевернулось, а комок из странных чувств и эмоций, спрятанный в груди, отозвался острой болью. Конечно, чёрт подери. Всё должно закончиться вот так. Предательством. Как тогда, во время Третьей Мировой. Человек, которому я доверял, как себе, переходит на сторону врага. Так просто… И так ужасно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Эмма, я… Так нельзя!
— Так нельзя, — коротко кивнула она, а во взгляде тёмных карих глаз вспыхнула боль. Такая же, что сейчас ощущал я. — Но так надо.
— Почему? — вырвался тот ком из меня. — Почему…
— Тёмные не хотели сражаться с самого начала, — вздохнула Эмма. — Их омрачило влияние Кардинала, частично соединившего свой разум с ядром. Теперь, когда он мёртв, они хотят мира. Но мира между нами не будет… По очевидным причинам.
