— Ну как? — прохрипел знакомый голос, осветив своё лицо зашипевшей сигарой. — Уже чувствуешь себя героем?
Ярко-розовые глаза смотрели бездушно, бесчеловечно, но в них всё равно неведомым образом угадывалась боль. И страх, такой логичный страх смерти. Я подошёл ближе, вынимая пистолет и включая фонарик на ключице. Той, что была ещё целой, разумеется. Узкий белый луч осветил вытянувшего ноги Президента, прислонившегося к гладкой стене своего транспортника. Одна рука лежала без движения, вторая сжимала сигару, наполовину дотлевшую. Стряхнув пепел, мужчина вновь приложился к ней, опустив взгляд от меня и направив его куда-то в пустоту. С подбородка стекала тёмно-серая кровь — след от пули, прошедшей насквозь и вышедшей где-то в затылке.
— Героями не становятся, — протянул я, остановив Five-Seven прямо напротив лба Президента. Этот выстрел станет последним. — Героями умирают.
— А ты… Ха… Ха-ха… Хочешь ещё пожить?
— Не поверишь, — улыбнулся я, игнорируя боль. — Но да. И очень.
— Глупый мальчишка… — рассмеялся он. — Каким был, таким и остался…
— Береги силы, если хочешь оставить после себя пафосную прощальную речь, — вздохнул я, легонько покачав пистолетом.
— Мне… Так плевать, Джон… Кх… Кха… Укх… Кха… — кашель, сопровождаемый тёмной кровью. — Я ведь не какой-то там книжный злодей… — Президент затянулся, выпуская серый дым в воздух транспортного отсека. — Хотя кто в наше время читает книги…
— Ты ублюдок с манией величия, — поправил его я. — Не более, не менее.
— Что, так просто? — едва слышимая обида проскользнула в его голосе. — Даже как-то больно это слышать…
— А мне было больно почти всю мою жизнь. Что стоит мгновение по сравнению с несколькими десятилетиями?
— Оставь… Злобу… — простонав от боли, устроился поудобнее Президент. — Ты и так меня убьёшь. Давай хоть поговорим, как люди… Напоследок.
— Почему я должен тебе верить?
— Потому что я привёл эту страну к величию, — рассмеялся он. — Под моим руководством мы победили в Третьей Мировой… Ладно, не считается. Европейский конфликт! Его обернул в чистый плюс я! Я! И никто другой, Джон. Я политик, бизнесмен и символ… Но я забыл, что помимо этого, я — человек.
— Раскаяние перед отправкой на тот свет? — выгнул я бровь.
— Считай, как знаешь, — махнул сигарой Президент. В ответ я вздохнул, присаживаясь напротив него. Ладно. Каждому — своё. Он и так сдохнет, буквально через несколько минут. И если последней его волей будет признать свои ошибки и умереть с улыбкой на губах — то я буду не я, если не позволю ему так поступить. — Я и правда хотел, как лучше, Джон. Не без желания захватить себе побольше власти, разумеется… Но ведь мой план был безупречен.
— Исключая фактическое порабощение созданной человечеством расы — да, — кивнул я, поставив пистолет рукоятью на бедро.
— Да… — не стал отпираться мужчина. — Но процветание требует жертв. Вспомни Федерацию во время начала Европейского конфликта! Страх повсюду, в лицах, в душах, в земле и воде… Они боялись возмездия за то, что натворили в Третьей Мировой! Да, мы вспахали кровью их же детей и стариков их города. Но спустя года к ним пришла чистая утопия… Чёрт, даже у нас, в Конклаве, не живут так хорошо, как у них! Бизнес малый и бизнес большой, корпорации, по-честному заботившиеся об экологии… Всё требует жертв, Джон. И я был готов пожертвовать Тёмными, ведь я ими не дорожил.
— Справедливый ответ, — признал я. — А я — дорожу.
— Ага, — по-человечески хмыкнул Президент. — Вот поэтому мы с тобой различаемся. Ты готов принести в жертву старый мир, чтобы на его остатках построить новый. Я хотел сделать то же самое… Но пути у нас разошлись. И мне жаль… Честно, Джон. Мне жаль.
— Что использовал меня? Слишком поздно для этого.
— Нет, — вздохнул он, вновь затянувшись сигарой. Ярко-розовые глаза на миг погасли, словно человек моргнул. — Что смотрел на всех и всё с точки зрения выгоды в своём плане. Какой инструмент подойдёт здесь, какой уже постарел и негоден, какой опасен, а какой полезен… Я прожил так много… Почти полтора века. И ни разу не познал настоящих человеческих чувств. Поэтому я завидовал тебе, Джон. Ты солдат, ты им родился. Но почему-то ты оказался большим человеком, чем я, глава огромного государства, занявшего почти половину суши Земли. Почему, скажи мне? Почему ты оказался способен на сочувствие, на боль, на слёзы, на… На любовь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Как и Тёмные, я пытался понять, кто я такой, — немного подумав, ответил я. — Искал, искал… И нашёл. Когда вокруг стреляют, никто не станет задумываться над смыслом жизни. Но в перерывах, когда всё стихало, Президент, я успевал это делать. Я пытался и понимал людей вокруг себя, я слушал их рассказы о семьях, о любимых и близких. Мне было очень больно в те времена… Ведь у меня не было никого, к кому я мог вернуться. Поэтому я поклялся себе, что обязательно найду кого-то, дорогого мне. Друга, например. Любовь.
— Ты… — Президент замер, подбирая слова. Розовые огоньки посмотрели прямо в мои глаза. — Значит, ты никогда и ни был инструментом. Они там, умирают за короля. Король умер — да здравствует король! Вха-ха-ха… О-о-ох… Мне… Мне всё же стоит это сделать. Знаю, ты сказал, что уже слишком поздно, но… Извини меня, Джон. За то, что создал тебя. За то, что использовал тебя. За ужасы, что тебе пришлось пережить. За людей, которых ты убил по моему приказу. За близких, которые погибли из-за меня. За машину, в которую ты едва не превратился.
— Спасибо, — кивнул, я поднимаясь. — Тогда я беру свои слова назад. Ты заслужил последнюю речь, Президент. Может, мёртвых и не вернуть. Но те, кто ещё жив, будут счастливы. Обещаю, мир встретит свой золотой век, как ты и хотел. Человечество и Тёмные вместе построят что-то хорошее, свежее, доброе.
— Ха… — в последний раз затянулся своей сигарой мужчина. — Вот и сказочке, выходит, конец. Ну так как, Джон? Я всё-таки книжный злодей?
— Нет, — покачал я головой. — Злодеи, герои — просто образы для упрощения восприятия. Все мы люди, Президент. Мы живём две жизни — одну, пока ходим, говорим и думаем. И ещё одну — когда умираем. По первой нас запомнит история, а по второй нас запомнят люди. И люди… Запомнят тебя хорошим человеком. Даю слово.
— И ты никогда своё слово не рушишь, — кивнул Президент. Рука, сжимавшая сигару, ослабла, опустившись вниз. — Правильно говорят, ты либо умираешь героем, либо бродишь по земле достаточно долго, чтобы стать злодеем. А, пустое… Герои и злодеи — просто образы, да? Тогда я хочу остаться им, Джон… Образом… Ха… Ха-ха-ха… Ха…
Ярко-розовые глаза погасли, и человек съехал вбок по стене. Я выключил фонарик, спрятав Five-Seven в кобуру. Всё. Вот теперь — всё. Удивительно всё-таки, сколь разными могут быть люди. Для кого-то враг, выжигавший города, а для кого-то хороший, верный друг. Кто-то злой и страшный для другого может быть добрым и милым. Дуализм, м-мать его! Или изменчивость человеческой натуры. Вероятно, именно поэтому философы двадцать третьего века утверждают, что добра и зла нет. Есть лишь восприятие отдельных личностей, видящих остальных через призму своего характера, опыта, знаний и натуры. Вот и я, увидев другую сторону своего врага, понял, что он был просто одинок. Одинок, глуп и слеп.
Как и все мы в когда-нибудь, наверно.
Я спрыгнул с опущенного трапа, проходя мимо дымящихся останков андроидов, закованных в броню солдат и просто тел, в которые попали плазменные заряды. Шипела плоть, плавился металл, а в воздухе стоял удушливый запах гари и крови. Впереди, у поваленного ограждения энергоузла, сидели мои товарищи. Кто-то перевязывал раны, кто-то стонал от боли, кто-то работал с выжившими машинами, приваривая им конечности. Увидев меня, ребята кивали, возвращаясь к делу. Верно, скоро должна прибыть армия. И либо нас ждёт очередное сражение, либо за нами придут те, кого стоило бояться даже Президенту, будь он ещё у руля, а не в могиле. Транспортник за моей спиной взорвался с громким скрежетом, в лопатки ударило взрывной волной, но кое-как удержаться на ногах всё же получилось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
