вокруг себя свою даму, то вдруг вставал на колено, то вскакивал и нёсся дальше, прищёлкивал каблуками… Я снова подумал: кабы не его лысина и не комичная внешность, мог бы быть грозным соперником…
Я хотел утвердиться в своей победе над князем и заглушить горечь от Машкиного ухода: я взбаламучивал диалоги и действие вокруг себя, представляя, как будто держу двумя руками ведьминскую метлу, или лопату, или огромную ложку, мешаю варево или раскручиваю ураган:
– Мсье Дюпор! – окликнул я распорядителя танцев. – Недаром мне говорили, что веселее ваших балов нет в Москве. Никто так не танцует и не веселится, как эти девочки в тринадцать-четырнадцать лет!
– Я не могу дождаться, – учтиво ответил Дюпор, – когда ваше здоровье поправится и вы также сможете принять участие…
– Вы разве не помните, как я дурно пользовался вашими уроками?
– Что вы, граф, вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности…
В это время мазурка закончилась, музыканты затренькали и запиликали, подстраивая инструменты, – и я впервые за вечер увидел Варю. Одета она была не так, как остальные девушки: юбка была короче, чем у других, а верх платья без украшений и кружев, с большим круглым вырезом.
– Ты будешь танцевать, Варенька? – спросил я. За два месяца вся семья перешла с ней на «ты», а она продолжала не только маменьку, но и нас с Ольгой звать по имени-отчеству.
– Буду, – тускло ответила Варя.
– Но ты припозднилась. Боюсь, что все танцы уже расписаны. Не спросить ли сестру? У неё кавалеров в избытке…
При первых звуках оркестра Варя подобралась, подняла подбородок – и, выждав такт, сорвалась с места, словно её понёс ветер, тот самый, поднятый мной, ураган. Разбежавшись, она взлетела – чуть ли не выше мужских и женских голов. Её ноги вытянулись в прямую линию, колени даже немного прогнулись внутрь. Она пролетела, как мне почудилось, метров пять – и, едва приземлившись, прыгнула снова! Гости попятились. Могучими размашистыми прыжками она по кругу обмерила залу, все расступились – и в центре образовавшегося пространства Варя так завертелась на кончиках пальцев, что лоб замелькал, а руки слились в сплошное кольцо…
* * *
Сейчас я думаю: а почему бы и нет? Балет уже был? Значит, были и балерины. Да, некоторые движения выглядели чересчур современно. Да, непонятно было, как она всему этому научилась в своём Николо-Урюпине… Натяжки – но всё-таки не конец света…
Так я размышляю сейчас.
А тогда, в самый первый момент, после того как я почти полгода провёл в заточении, в 1830-х годах, на самой строгой диете – эмоциональной и зрительной, – мне показалось, что мир перевернулся.
И это была только вводная часть. Я в балете профан, но те прыжки и кружения, которые Варя продемонстрировала поначалу, смотрелись плюс-минус знакомо, классически. А вот потом началось что-то странное: Варя стала размахивать правой рукой, ныряя направо, налево, направо, налево, как будто рубила невидимых супостатов, сносила головы с плеч. Струнные и духовые при этом взвизгивали и завывали, совсем не похоже на девятнадцатый век.
Варя мгновенно сложилась, свернулась в пружину, обхватила обеими руками голову – и вдруг сделала сальто назад! Все ахнули. Она прокатилась по полу – и застыла, раскинув руки и ноги звездой.
Я подумал: ну всё. Сейчас разъедется пол – и из огня полезут мохнатые черти с вилами. Или, наоборот, разломится потолок с фальшивой лепниной и позолотой – и станут видны осветительные приборы, кран, в люльке режиссёр с рупором. Войдут рабочие в синих спецовках и у нас на глазах начнут разбирать декорацию. Или ещё кто-нибудь упадёт на пол и в судорогах забьётся…
Но нет. Девочки в бальных платьях, их «сёстры», «матери», «братья», все эти молодые и взрослые люди во фраках и сюртуках смотрели на Варю в полном остолбенении.
Под скрипичные вскрики Варя подняла голову… Выставила одну неестественно выгнутую руку… Другую… Попыталась этими кривыми руками поднять себя с пола… Неподвижные ноги словно приклеились… Она стала раскачиваться по кругу, как будто вывинчиваться, пытаясь встать…
Я бросил попытки осмыслить происходящее. В графском особняке – современный балет. Окей. Шоуфюреры чокнулись. Или, может, решили таким экзотическим способом встряхнуть зрителей. Освежить восприятие. Включить новое измерение. Ну и пусть. Мне-то что. Может, у них Котэ поклонник балета…
Ах вот почему эту девочку взяли на роль! – наконец понял я.
То, что она выдающаяся балерина, – даже мне, при всём невежестве, было ясно. Что-то даже пугающее было в этой мощи и точности, что-то нечеловеческое.
Разумеется, в Школе-студии я занимался танцами и вообще сцендвижением: я актёр, тело – мой инструмент. Но та степень владения телом, которая была у этой тщедушной девочки, мне, конечно, не снилась.
Скольких тысяч часов безжалостного труда это стоило. Сколько лет это тельце терзали, прежде чем оно стало настолько послушным. Сколько физической боли ему пришлось пережить.
Я подумал про Сейку. Про боль, которую я не прошёл, – а эти дети прошли… Нет, стоп, об этом думать нельзя, а то всё актёрство немедленно пойдёт прахом…
Варя заставила якобы непослушное туловище подняться с пола – и оказалась в странной, уродливой позе: ноги её были согнуты, как если бы она сидела на стуле, для равновесия чуть наклоняясь вперёд – а руками как будто плыла, загребала, вращала… и тут меня осенило.
Я понял, что танец был – обо мне. Скачка с саблей – это я скакал на коне, Бородинская битва. Сальто назад – это был взрыв гранаты. Неподвижные ноги – мои. Теперь она крутит руками колёса…
Коляска резко дёрнулась с места, я обернулся: меня выкатила вперёд не Дуняша, а Ольга! Дуняша всегда трогалась плавно, а Ольге пришлось, с непривычки, толкнуть, чтобы привести колёса в движение. Что она делает? – испугался я, но как-то вяло. Казалось, на фоне Вариных танцев возможно всё. Через пару метров коляска поехала легче: Ольга стала толкать её то одной рукой, то другой, забегая то справа, то слева, кланяясь, изгибаясь… Я понял: она повторяет движения Вари.
Завертелась юлой, взмахнула юбками и подняла ногу почти вертикально: в прошлой жизни она была фигуристкой, так что владение телом тоже было дай бог. У Вари был идеально отточенный номер, зеркальная сталь – а Оленька импровизировала; может быть, и передразнивала сестру. Её движения были мягче и женственней, человечней, плавней. Подняла мою руку, описала под ней пируэт, как если бы я обвёл её вокруг себя. Варин танец был сольным, а Оля делала вид, что танцует со мной. Проскальзывая под моей рукой, она, чуть-чуть задыхаясь, сказала:
– А во мне – нет?..
Я не понял,
