нос, забирая бутылку.
– А это что еще значит? Только не говори, будто весь прошлый год без меня ты провела в бегах и открыла клуб любителей вина из коробки.
– Нет, но я определенно считала твою правоту насчет Эзры какой-то злой вселенской шуткой. – Она вздохнула и, видимо, послав подальше все ограничения с приличиями, поднесла к губам бутылку. – Пообещай выслушать не перебивая, – сказала Либби между большими глотками винтажного вина из Старого Света.
– Обещаю. Я весь изведусь внутри, но буду нем как рыба, клянусь. – Нико поднял бокал, но она протянула ему бутылку. – Ну ладно, с волками жить…
Нико приложился к бутылке, а Либби воспользовалась его молчанием, сказала:
– Знаешь, насчет Эзры ты ошибся. Просто не до конца, но это бесит не меньше.
– И то верно, – легкомысленно произнес Нико.
– Ты обещал помалкивать, – проворчала Либби, забирая у него бутылку. И, зло посмотрев на Нико, продолжила: – Не хочу шутить на эту тему. Не хочу говорить на нее, – пояснила она, – я хочу просто… наверное… – Вздохнула. – Отчасти я думала, что будь у меня ты, все обернулось бы не так плохо. Или что без тебя я влипла как никогда крепко.
Она задумчиво сделала еще один глоток. Нико, который все же был не таким уж и чурбаном, ждал неподвижно, хотя даже он чувствовал некие перемены. Защита Либби ослабла.
В повисшей тишине он мысленно перенесся в спальню наверху, представил спящего Гидеона; подумал, что тот в каком-то смысле одобрил бы эту беседу и то, что Нико пытался сказать, хотя другая часть Гидеона испытала бы, наверное, боль. Его ранит, но не убьет. Разницу Нико чувствовал, а для этого нужно было понимать всю сложность отношений со спящим наверху сноходцем.
– Ты, в принципе… – хриплым, но уверенным голосом начала Либби. Нико не смел шевельнуться, даже дышать. – Если мы правы, – сказала она, – если эксперимент сработает, если теория Атласа верна и у нашего мира правда существуют иные версии и там есть мы, то, как ты думаешь…
Она повернулась к нему, забыв о бутылке.
Пламя продолжало свой танец. Часы все тикали.
Либби заговорила первой.
– Ты, в принципе, думаешь, что там должны быть «мы»?
В тот момент этот вопрос казался ему неизбежным, как если бы к нему вели все пути, все возможные обороты событий. Как если бы в глубине души и он, Нико, и Либби знали, что всю свою жизнь вращаются на орбите одного очевидного факта.
– Да, – сказал Нико. – Я так думаю.
Шестерка Эзры
Третий
Иден
Отец снова медитировал. То есть он называл это медитацией, как будто Иден не хватит ума, чтобы представить весь масштаб того, чем он занимается. Как будто, если он пялится в пустоту, это занятие становится чем-то важным.
Он «медитировал», сколько она себя помнила; на протяжении почти всего ее детства и большей части сознательной взрослой жизни. Он «медитировал», когда она сообщила о Тристане Кейне, подумав, что это пробудит великого Джеймса Уэссекса, и тот перестанет мариноваться в своем бесполезном сне. Увидит, наконец, что упускает. А недостаток Тристана – он, видимо, тоже «медитировал» почти все время, что они были вместе, предпочитая не замечать, чем (и с кем) занимается у него за спиной Иден (как позже и саму Иден), для которой интрижка стала этаким вызовом, конструированием хрупкого миража, – некоторое время даже забавлял. В самый раз для такого привереды и брюзги.
Зато потом до Иден дошло, что она пытается впечатлить кого-то намного ниже нее, и все равно это не имело значения. Секс у них был живительно хорош, и при желании – когда обоим хотелось посмеяться или от души поспорить, или когда ей приходилось полдня торчать запертой в комнате с тем, на чьем месте она хотела видеть Тристана и только Тристана, – они замечательно ладили.
И ничего из этого не отменяло того факта, что Тристану от нее было нужно лишь имя.
Покинув кабинет отца, Иден вернулась к незавершенному видеозвонку в гостиной.
– Он занят, – отчеканила она. Нотазай никак не изменился в лице, а значит, именно этого ответа и ждал. А что еще хуже, этот ответ стал гвоздем в крышку гроба. Очередным напоминанием, что в конце концов Иден Уэссекс не чета папочке. Селин Нова могла беззаботно пройтись по улицам Лондона, внушая акционерам спокойствие, пока отцовскую корпорацию готовились выпотрошить в суде, а вот Иден оставалась всего лишь вестником Джеймса Уэссекса. Его корону она не наследовала.
– От Тристана Кейна по-прежнему ни слуху ни духу, – сказал Нотазай, уже не первый раз. – Пока он в пределах библиотеки, его не достать. Тем временем, как мы говорили, лучше сосредоточиться на эмпате.
– Нельзя же вот так перестать искать Тристана. Вы знаете, как к этому относится мой отец. – Иден огромным усилием воли постаралась изгнать из голоса нотки женской истерики. – И что там с телепатом?
Париса Камали была вполне во вкусе Тристана, ее бы он трахнул. Дьявольски стильная, как та же Селин Нова, хотя земля горела у нее под ногами. Иден готова была поклясться, что Париса ведет какую-ту тайную игру.
– Мы прилагаем все усилия, чтобы поймать мисс Камали, как и остальных, – с безграничным терпением ответил Нотазай, чем ударил Иден по больному; он напоминал воспитателя, который успокаивает разбушевавшегося ребенка. – Однако, принимая во внимание ее действия, мы не рассматриваем ее как приоритетную цель.
– Это что, шутка? – Иден как могла постаралась не вытаращиться. – Она живет как ни в чем не бывало, но при этом никто из ваших людей ее и пальцем не тронет, и по-вашему, это совпадение? Может… Может, потому что она женщина? И выходя из дома, она всем своим видом словно предлагает себя трахнуть?
У Иден почти сразу же родилось чувство, будто Париса как-то прокралась сюда и следит за ней, посмеивается. Иден и сама не знала, что ее так бесит в ситуации с Парисой, но… было чувство, что те же мужчины, которые считают Иден миленькой безмозглой куклой, неспособны увидеть угрозу в Парисе. А еще Иден видела Парису на фото в платье как у себя и с тех пор не могла не представлять ее под Тристаном в этом наряде.
– Прошу вас, мисс Уэссекс, – проговорил, уже не скрывая покровительственного тона, Нотазай, – передайте отцу, что, если он желает изменить курс расследования, я готов переговорить с ним в любое время. Вас же я больше не смею задерживать, – добавил он, бросив красноречивый взгляд на предназначенные для посещения Аскота предметы ее гардероба. В их число входила шляпка, которую Иден сочла очаровательной в салоне, а
