Она вздохнула и светским тоном поинтересовалась:
— А правда, что тетку убили?
— Правда.
Никогда не видела смысла в оптимистичном вранье.
— Йонас?
— Понятия не имею.
— Он. Кто еще? Он тоже ненормальный. Вот как жить, когда тебя окружают одни ненормальные, — Рута убрала руки за спину. В грязно-белой рубашке ниже колен, отделанной темным кружевом, она до невозможности напоминала… привидение.
Бледные руки.
Тонкие ноги.
Узкое личико.
Волосы, заплетенные в жидкую косицу. И свеча в руке. Света мало, и его нехватка подчеркивает острые черты Рутиного лица.
— Что-то не так? — она чуть склонила голову. — Ты меня боишься?
— Нет.
Немного.
И не ее, но…
— Боишься, — вздохнула Рута и протянула руку. — Так бывает… кое в чем старуха права, потоки и вправду дестабилизируют…
Ее пальцы оказались холодны.
И холод впился иглой в тело. Холода стало много, так много, что я заледенела.
— Пойдем, — меня взяли за руку, и я сделала шаг.
И еще один.
— Улыбайся, — приказала девочка, и губы послушно растянулись в безумной улыбке. — Вот так… знаешь, мне даже немного неприятно… впервые появился кто-то, кто пожалел эту бестолковую девчонку…
Мы шли.
Медленно. И звук шагов терялся в полутьме. Я слышала, как мечется ветер, я… была частью этого ветра, как была и частью моря. А еще немного человеком, который явственно осознавал: он попался.
— Ей всегда было одиноко… так одиноко… тяжело жить, когда ты никому особо не нужен. Так и тянет спрятаться и отыскать хоть кого-то. А в старом доме столько интересных вещей.
Кто она?
Оно?
То, что заняло тело Руты, явно не было человеком. Это я тоже знала, как и знала, что мне не дозволено будет жить.
— Демон, — честно сказало существо. — Я здесь давно. Очень давно…
— Это ты… Сауле?
— Нет.
— А…
— Мы только немного помогли. Эта стерва нас обманула, представляешь? Она приносила конфеты. И разговаривала. Рассказывала сказки. Мы любим сказки. А потом оказалось, что все это — из-за Йонаса. Йонаса мы не любим. Он плохой.
— Почему? — губы слушаются с трудом, но мне дозволено говорить, и я пользуюсь этим. А вот тело по-прежнему мне не подчиняется.
Идем.
Куда?
Вниз. Темными коридорами.
— Потому что его все жалеют. Или завидуют. И еще думают, что на нем милость Джара…
— Это… не так?
Иллюзия, что, пока длится разговор, меня не убьют. Существо качает головой и с упреком произносит:
— Ты и вправду веришь?
— Во что?
— Не важно. Но… нет. И да. На нем печать бога, поэтому я не могу просто взять и убить его. Это избавило бы от многих проблем. Однако разве можно гневить бога? Вот и приходится…
— Ты… мост…
— Я.
— Почему?
— Он обижает мою девочку. Все обижают мою девочку. Она такая ранимая… знаешь, ей совсем не хочется, чтобы ты умирала, но она понимает, у нас нет другого выхода.
Лестница.
Она скрывается за уродливого вида зеркалом и ведет куда-то вглубь стены. Здесь холодно и сыро, и паутина липнет к одежде. Паутины столько, что, кажется, будто она рвется с протяжным хрустом. А еще мне темно. Я останавливаюсь.
Не знаю как…
— Ты права, — кивает Рута. Неловкое движение, будто кто-то дернул за веревочку, и девочка-кукла подчинилась. — Нам не нужно, чтобы ты раньше времени свернула шею. Папочка огорчится. Возьми.
Мне протянули свечу.
— А ты… — пальцы послушно обхватили восковую скользкую палочку.
— А я и так вижу. Это тело дает неплохие возможности. Знаешь, вы, люди, как-то себя недооцениваете, вечно вам хочется большего…
— Демон.
— Демон, — согласился демон с очевидным. — А ты человек. Хочешь предложить сделку?
Я не сошла с ума.
Лучше умереть… во всяком случае, тогда останется шанс, что моя бессмертная душа вернется к Эйре, а там, глядишь, и получит шанс на новое воплощение, а не будет пожрана хозяином Тысячи огней.
— И не больно-то хотелось, — демон, кажется, обиделся. Немного. Губы его растянулись. Искривились. А из горла донесся утробный рык. — Все равно я сильней.
— А…
Если сделка состоялась, то должны быть озвучены условия.
— Ей просто нужен был кто-то, кто позаботился бы о маленькой одинокой девочке. Кто бы защищал ее, берег и не позволял обижать. Никому. Я неплохо справляюсь, — сказал демон, широко ухмыляясь. — Как мне кажется.
— Ты меня убьешь?
Ступеньки закончились. А демон прижал палец к губам:
— Не сразу, — сказал он, что было довольно мило с его стороны. Раньше мне не приходилось общаться с демонами, и, говоря по правде, я плохо представляла себе, на что они способны. То есть контролировать мое тело — это да… а еще что? — Сначала мы уйдем отсюда. Нам здесь надоело. Ее отец решил отправить девочку в храм. То ли заподозрил неладное, то ли устал от нее. Это нехорошо. Очень нехорошо… в храмах неуютно. Стой.
Я остановилась.
И… поняла, что говорить не способна. Нет, я могу открывать рот. И закрывать, но вот издать хотя бы звук…
— Выпей, дорогая, — раздался рядом тихий голос. — Выпей, и тебе станет легче…
— Не хочу.
Лайма.
И эйта Ирма.
Бледная ручка коснулась стены — и в ней появилась пара отверстий, расположенных аккурат на уровне глаз. Надо же, я слышала о таком, правда, способ древний, но, как оказалось, вполне себе работающий. Мои ноги сделали шаг.
А я… я прильнула к грязной стене, стараясь не думать ни о паутине, ни о пауках, которые обязаны были быть. Паутина сама собой не возникает.
Нет, пауков я не боялась.
По сравнению с воплощенным демоном, паук — это мелочь… но… все равно неприятно. Тотчас появилось премерзкое ощущение, будто в волосах кто-то ползает, кто-то мелкий и юркий.
Вдох.
Выдох.
И смотреть. Если он хочет, чтобы я смотрела, то… я буду.
Комната.
Часть ее. Вон темное окно и кусок сизой гардины. Стол. Канделябр и корона свечей. Пламя расползлось, объединилось. А вон и масляные круглые лампы, выстроившиеся в ряд на каминной полке.
Стул.
И Лайма, сидящая на стуле. Ее руки опущены, а взгляд устремлен куда-то вглубь комнаты, к сожалению, не вижу, куда.
— Упрямица, — с печалью в голосе произнесла эйта Ирма, — моему сыну не повезло с женщинами. Одна умна, но рода ничтожного, ко всему бастард…
Эйта Ирма осторожно качнула колбу, и содержимое той — бледно-голубая текучая субстанция — расползлось.
— Вторая рода хорошего, но при этом негодна. Своему мужу я родила здоровых детей.
— Мужу ли, — Лайма подняла руку к губам. — Знаете, меня всегда удивляло, насколько он отличается… вы поэтому… отдали портрет на реставрацию?
Я повернулась.
Да, так лучше, теперь виден и длинный стол, уставленный склянками и скляночками, банками, колбами и сосудами причудливых форм. Одни низкие и толстые, будто придавленные, другие, наоборот, вытянутые, закрученные спиралью. Жаль, содержимое не рассмотреть.
Эйта Ирма поставила склянку на столик и взяла в руку колбу.
Аккуратно вытащила восковую пробку.
Подцепила щипцами кусочек чего-то, с виду напоминавшего желтый жир…
— Жир и есть, — шепотом подсказал демон. — Человеческий. Ей нужны были мертвецы. Наша дорогая бабушка оказалась… очень увлекающимся существом. Это мне в людях нравится. Вы всегда готовы узнать что-то новое… попробовать…
Лайма следила за свекровью, и выражение лица ее было донельзя брезгливым.
— Кто догадался о романе? Ваш…
— Ее здесь недолюбливали… как же… выскочка, которой удалось одурманить наследника рода… и так, что тот позабыл об обязательствах. Он уже был помолвлен с подходящей девушкой, нужной силы, а тут… — демон прижался ко мне. Тело было горячим, и я слышала, как в груди быстро и часто бьется сердце.
Демон внутри, а тело принадлежит маленькой девочке, которая виновата лишь в том, что не справилась с одиночеством.
Взрослые тоже с ним плохо справляются.
— Не надо, — тихо произнес демон. — Твое сочувствие ничего не изменит. Впрочем, я, пожалуй, дам тебе выбор. Так будет интересно.
