самое происходит с телефонными линиями между Карибским бассейном и южной частью континента.
Латиноамериканские страны продолжают идентифицировать себя с собственными портами, отрицая свои корни и реальную идентичность, до такой степени, что почти вся продукция внутригосударственной торговли транспортируется морем: внутренние транспортные пути практически отсутствуют.
Однако в этом вопросе мировой картель фрахта устанавливает тарифы и маршруты на свое усмотрение, а Латинская Америка лишь страдает от чрезмерных цен и абсурдных маршрутов. Из 118 регулярных судоходных линий, работающих в регионе, только 17 имеют региональные флаги; фрахтовые расходы истощают латиноамериканскую экономику на миллиард долларов в год [129]. Таким образом, грузы, отправленные из Порту-Алегри в Монтевидео, доходят быстрее, если сначала проходят через Гамбург, то же касается и уругвайской шерсти, направляющейся в США; стоимость фрахта из Буэнос-Айреса в мексиканский порт в Мексиканском заливе снижается более чем на четверть, если транспортировка осуществляется через Саутгемптон [130]. Перевозка древесины из Мексики в Венесуэлу обходится более чем в два раза дороже, чем из Финляндии в Венесуэлу, хотя Мексика, судя по географическим картам, находится гораздо ближе. Прямая отправка химической продукции из Буэнос-Айреса в Тампико, Мексика, обходится гораздо дороже, чем через Новый Орлеан [131].
У Соединенных Штатов, кстати, была совсем другая судьба. Через семь лет после обретения независимости 13 колоний уже удвоили свою территорию, расширив ее от Алеутских островов до берегов Миссисипи, а еще через четыре года освятили свое единство созданием единого рынка. В 1803 году они выкупили у Франции Луизиану за смешную цену[128], снова удвоив свою территорию. Позже настал черед Флориды, а в середине века – вторжение и аннексия половины территории Мексики под предлогом «явного предназначения». Затем последовали покупка Аляски, аннексия Гавайских островов, Пуэрто-Рико и Филиппин. Колонии стали нацией, а нация превратилась в империю, следуя четко сформулированным целям, которые преследовались с давних времен отцов-основателей. Пока Север Америки рос, развиваясь внутри своих расширяющихся границ, Юг, развиваясь вовне, распадался на куски, как гранат.
Нынешний процесс интеграции не возвращает нас к нашим истокам и не приближает к нашим целям. Боливар уже предсказывал с удивительной точностью, что Соединенные Штаты, казалось, предназначены Провидением, чтобы ввергнуть Америку в нищету под знаменем свободы. Но не General Motors и IBM проявят доброту, чтобы поднять вместо нас старые флаги единства и освобождения, утерянные в борьбе, и не современные предатели завершат сегодня дело искупления героев, преданных вчера. Слишком много гнили нужно выбросить в моря, чтобы расчистить путь к восстановлению Латинской Америки. Ограбленные, униженные, проклятые – вот кому предстоит исполнить эту задачу. Латиноамериканская национальная идея – прежде всего идея социальная: чтобы Латинская Америка могла возродиться, нужно начать с того, чтобы свергнуть ее хозяев, страну за страной. Наступают времена восстаний и перемен. Есть те, кто верит, что судьбой ведают боги, но правда в том, что судьбой правят сами люди.
Монтевидео, конец 1970 года
Семь лет спустя
1. С момента выхода в свет книги «Вскрытые вены Латинской Америки» прошло семь лет.
Эта книга была написана с целью затеять разговор. Автор, обычный человек, обращался к таким же обычным людям, стремясь раскрыть факты, которые официальная история, рассказанная победителями, скрывает или искажает. Самый вдохновляющий отклик пришел не из литературных колонок газет, а из некоторых реальных эпизодов на улице. Например, девушка, которая читала эту книгу своей попутчице, но в итоге встала и стала читать ее вслух для всех пассажиров в автобусе, пересекавшем улицы Боготы; или женщина, сбежавшая из Сантьяго (Чили) во время резни, с этой книгой, завернутой в пеленки ее ребенка; или студент, который в течение недели ходил по книжным магазинам на улице Корриентес в Буэнос-Айресе, читая ее по кусочкам в каждом магазине, потому что у него не было денег, чтобы купить книгу.
И самые благосклонные комментарии о книге поступили не от известных критиков, а от военных диктатур, которые похвалили ее, запретив к изданию и продаже. Например, «Вскрытые вены» запрещено распространять в моей родной стране, Уругвае, а также в Чили. В Аргентине власти обличили ее на телевидении и в газетах, уверяя, что моя книга развращает молодежь. «Они не позволяют увидеть то, что я пишу, – говорил испанский поэт Блас де Отеро, – потому что я пишу то, что вижу».
Думаю, что могу сказать без капли тщеславия: спустя годы мы видим, что «Вскрытые вены» – книга со своим голосом.
2. Я понимаю, что для некоторых это могло показаться кощунственным – использовать стиль любовного романа или приключений про пиратов, чтобы рассказать о политической экономике. Но признаюсь, мне нелегко читать некоторые важные работы социологов, политологов, экономистов или историков, которые пишут на «тайном» языке. «Герметичность» языка не всегда является неизбежной ценой глубины содержания. Иногда таким образом просто скрывают неспособность к коммуникации, возведенную в ранг интеллектуальной добродетели. У меня есть подозрение, что скука, охватывающая читателя, часто служит сохранению существующего порядка: она подтверждает, что знание – привилегия элиты.
Что-то подобное, к слову, часто встречается и в определенной литературе, ориентированной на уже убежденную аудиторию. Мне кажется, что язык, механически повторяющий одним и тем же слушателям одни и те же готовые фразы, эпитеты и формулы, консервативен, несмотря на всю возможную революционную риторику. Возможно, такая «приходская литература» так же далека от революции, как порнография от эротики.
3. Человек пишет книгу, чтобы попытаться ответить на вопросы, которые не дают ему покоя, не дают спать, словно назойливые мухи. Написанное может обрести смысл для многих, если каким-то образом совпадет с общественной потребностью в ответах. Я написал «Вскрытые вены» с целью распространить чужие идеи и собственный опыт, которые, возможно, хоть немного помогут пролить свет на вопросы, преследующие нас с давних времен: является ли Латинская Америка регионом мира, обреченным на унижение и бедность? Кем обреченным? Вина ли в том Бога? Природы? Душного климата, «низших» рас? Религии, обычаев? А может, наши беды – это результат истории, созданной людьми, а значит, и изменить эту историю тоже могут люди?
Поклонение прошлому всегда казалось мне проявлением косности и консерватизма. Правые выбирают прошлое, потому что предпочитают мертвых: мир статичен, время неподвижно. Сильные мира сего, которые легитимизируют свои привилегии через наследие, взращивают ностальгию. Изучение истории сродни посещению музея, где в экспозиции лишь коллекция мумий, – и это обман. Нам лгут о прошлом так же, как лгут о настоящем: маскируя реальность. Угнетенного заставляют принять память, созданную угнетателем, чужую, неживую, бесплодную. Так он смирится с жизнью, которая ему не принадлежит, принимая ее как единственно возможную.
Во «Вскрытых
