Меня разбудил какой-то шум. Тряхнув головой, я вышел в прихожую. У порога стояла большая дорожная сумка и валялся до отказа набитый одеждой пакет. Откуда?!
В мозгу молнией сверкнула догадка. В одну секунду мое голое тело до костей пробрал мороз. Я стрелой полетел в спальню. На пороге в распахнутом полушубке стояла бледная Настя. В спальне горел свет. На кровати, опершись на локоть, лежала Ольга и широко распахнутыми глазами изумленно смотрела на Настю. Ошеломленный, почти убитый увиденным, я даже не заметил, когда она пронеслась мимо меня. Я пришел в себя только тогда, когда в прихожей раздался громкий стук двери. Я хотел броситься вслед за Настей, но, сделав шаг, остановился — куда, я же совершенно нагой! Сердце замерло, ноги стали ватными. Беспомощно застонав, пошатываясь, я устремился к окну на кухне и приник лицом к стеклу. Через пару секунд из подъезда выскочила Настя и, ударившись грудью о ночь, побежала вдоль дома. Я упал, как куль, на табурет и закрыл глаза руками.
Ольга — подавленная и растерянная — вошла в кухню, села на пол у моих ног и молча поклала голову мне на колени.
Елена Алексеевна одновременно разговаривала со мной, что-то писала, склонившись над столом, и энергично растирала висок.
— Уже второй день, не переставая, болит голова! — пожаловалась она, на мгновенье прикрыв ладонью очки. — Наверное, уже возраст дает о себе знать.
— Вы просто переутомились, — выразил я предположение, с сочувствием поглядывая на несколько одутловатое лицо врача.
Она с сердцем махнула рукой:
— Да уж! Здесь под конец дня с ног валишься, а еще дома нужно ужин для семьи приготовить, убраться, постирать. Семья у меня большая — пять человек.
Наконец отложив писанину, Елена Алексеевна подняла голову.
— Оперировать Сташину будем завтра, — сообщила она, как бы раздумывая. — Операция будет сложной. У Маши поражены желудок, пищевод, двенадцатиперстная кишка… Целый букет болячек…
— Все это придется резать? — испугался я.
— Не знаю, но думаю, что придется, — подтвердила Елена Алексеевна и снова принялась массажировать левый висок. — Работы в хирурга будет много. Главное, чтобы проделал он ее не в пустую.
Тон докторши мне не понравился — в нем не чувствовались уверенность и оптимизм.
— Говорите, в пустую?.. А может, хирургическое вмешательство не нужно? — я вглядывался в ее хмурое лицо.
— Может, и не нужно! — вздохнула Елена Алексеевна. — Но об этом сейчас судить не представляется возможным. Только, когда разрежут, тогда врачи поймут, правильно ли поступили, назначив операцию.
Я удивленно захлопал ресницами:
— Мне кажется, что если есть возможность не подставлять Машу под нож, то…
Елена Алексеевна, устало тряхнув головой, перебила:
— Вы, наверное, все еще не поняли… Операция необходима, — в ее голосе появились твердость и непоколебимая убежденность. — Ведь если пораженные участки органов окажутся не такими уж большими и мы их ампутируем, Сташина может выздороветь и вернуться к более-менее полноценной жизни.
— Тогда какие сомнения? — спросил я, стараясь следить за ходом мыслей врача.
— Мы не знаем точных масштабов поражений, — она посмотрела мне в глаза с сочувствием. — Если метастазы распространились далеко, то операция ничего не даст.
— Вы это допускаете? — меня бросило в жар.
— Я в этом почти уверена, — ответила Елена Алексеевна, глубоко вздохнув. — Но некоторые мои коллеги считают, что у больной все же есть определенный шанс… Его нельзя упускать. Во всяком случае, Иван Максимович, операция если и не поможет, то и не повредит. Терять, откровенно говоря, нечего…
Из кабинета Елены Алексеевны я вышел настолько подавленным, что не стал сразу идти в палату к Маше, боясь перепугать ее своим видом. Сначала я отправился в ближайшую от больницы забегаловку, чтобы успокоить нервы парой рюмкой водки. Оттуда я позвонил и на работу, дав компьютерщикам несколько поручений.
Маша лежала на койке и листала книгу. На ее личике — высохшем, с желтой морщинистой кожей — застыла маска страдания. Было прекрасно видно, как плохо она себя чувствует.
— Здравствуй, девочка моя! — я наклонился и поцеловал Машу во влажный лоб и присел на стул у койки.
Она встрепенулась, на измученном болью лице тускло блеснуло подобие улыбки.
— Ой, Ванечка! Я зачиталась и не видела, когда ты вошел.
Я взял ее руку в свою, начал машинально поглаживать. Рука Маши была вялой и холодной, как неживая.
— Как ты тут, милая?
— Мне вроде бы немного лучше, — поспешила заверить она. — Внутри уже болит не так сильно, как раньше. Елена Алексеевна говорит, что после операции я совсем забуду о боли… Вот только одно меня беспокоит — желтизна моего лица. Я сама себя не узнаю. И еще эта постоянная тошнота, слабость…
— Язва есть язва, — промямлил я, проглотив горький комок, подступивший к горлу. — И у тебя еще мог воспалиться желчный пузырь…
Маша откинулась на подушку. Лежать, опираясь на локоть, ей, наверное, было трудно. И со вздохом произнесла:
— Елена Алексеевна еще говорит, что у меня, помимо язвы, есть проблемы и с двенадцатиперстной кишкой. Может, и ее придется резать.
— Ну, это она тебя предупредила на всякий случай, — мне хотелось приободрить Машу, но я не знал, как. — А мне Елена Алексеевна сказала, что операция тебе предстоит не очень сложная, даже самая обычная, которые десятками делают каждый день. Так что, не унывай!
Маша слабо улыбнулась. И, медленно перевернувшись на бок, спустила ноги с койки, села. На фоне окна ее лицо выглядело совсем страшным. У меня сжалось сердце.
— Боюсь операции! — она смотрела в пол, но я заметил влагу, блеснувшую на ее ресницах. — Предчувствия нехорошие…
— Да операция — плевое дело, я же тебе говорю! Бояться нечего! — бросил я с той небрежностью, на которую только был способен.
Но актер я, видно, неважный. Маша почувствовала фальшь в моем голосе, подняла голову и посмотрела на меня долгим взглядом.
— Ты знаешь, Ваня, я думаю, у меня рак! — вдруг сказала она громко и четко. Я уловил в ее тоне истерические нотки.
Я прекрасно понимал, что если стану просто отрицать этот факт, у Маши не останется никаких сомнений в своей правоте. Поэтому начал хитрить:
— Машенька, в том то и дело, что врачи опасаются, как бы твоя язва не переродилась в более серьезную хворь. Поэтому-то и настаивают на операции. Лучше ликвидировать очаг болезни сразу, пока не поздно.
Она неотрывно смотрела на меня и внимательно слушала.
— Ты же не маленькая, — продолжал я энергично, — и должна понимать, что в онкологию зря не положат. Елена Алексеевна говорит, что болячку свою ты запустила, не лечила. И теперь, чтобы исключить возможность появления злокачественных новообразований в желудке, нужно немедленно делать операцию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
