8 апреля 1986 года Михаил Горбачев едет в Тольятти на «АвтоВАЗ». Там советский лидер впервые употребляет непонятное для многих слово «перестройка» и говорит о новых задачах, масштабы и новизна которых беспрецедентны. К тому времени плановая советская экономика уже обнажила свои недостатки. Советские люди разочаровались в светлом будущем. Страна была на грани кризиса.
О том, что нужно что-то менять, Горбачев заявил практически сразу после прихода к власти. В Союзе появляются кооперативы, развивается частное предпринимательство, провозглашается гласность. Госбезопасность перестает глушить западные радиостанции, разрешается многопартийность, гражданам упрощают выезды за границу, прекращаются гонения на церковь, из тюрем выпускают диссидентов. Новая власть поощряет критику в свой адрес.
По оценкам политологов, достижения перестройки, с точки зрения демократизации, бесспорны. С экономической — сомнительны. В стране происходит девальвация национальной валюты. В 3 раза вырастает внешний долг, сокращается золотой запас. Пустые прилавки в магазинах — норма того времени.
Ряд исследователей говорит, что власть во главе с Горбачевым неграмотно подошла к вопросу смены экономической модели. Другие считают, что имело место банальное воровство, якобы номенклатурная элита хотела быстрее приватизировать госсобственность, а о реформах никто тогда не думал. Третьи уверены, что перестройку в СССР затеяли западные спецслужбы. Есть и еще одна точка зрения — советская экономика, советская идеология — само устройство советского мира — просто изжили себя.
Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Млечину и Кургиняну: «В чём актуальность темы?»
Прошу, сначала сторона обвинения, Сергей Ервандович, Вам слово — актуализируйте тему.
Кургинян: У вас есть дом, находящийся, может быть, не в очень совершенном состоянии, старый там, неотремонтированный, может в нем какие-то балки не те. И вот вас спрашивают: «Хотите ли вы, чтобы его отремонтировали?» Вы говорите: «Конечно, хотим». И вы видите, что у вас приходят бригады, там, штукатуры, плотники, строительные рабочие общего профиля, начинают что-то ремонтировать. Вдруг вы видите, что рядом ходят какие-то люди, и они примеривают тротиловые шашки к каким-то узлам, тянут провода, выводят это на подрывное устройство. Вы говорите: «А что это за люди?» «Знаете, это строительные рабочие тоже, вы просто не в курсе». Потом раздается серия взрывов и все это рушится. «Что такое? Что случилось? Вы слышали взрывы?» «Да это не взрывы, это просто старое нежизнеспособное здание и оно само обрушилось». Потом те, кто взрывали, начинают говорить — «Это мы взрывали. Это мы столько тротила ставили. Это все равно не надо слушать».
Мы говорим теперь — либералы и консерваторы, модернизаторы и контрмодернизаторы, граждане, главное, чтобы это не повторилось снова! Понимаете? Потому что уже многие заговорили о перестройке-2. Вы должны понять, что перестройка в этом смысле не только обрушила политическую систему, она обрушила страну, государство. И она подорвала какие-то очень важные основания. Давайте разбираться, какие. На которых вообще держится человеческая жизнь. И этого не должно повториться. Как говорят в таких случаях: «Никогда больше!». В этом актуальность.
Сванидзе: Спасибо. Прошу вас, сторона защиты. Леонид Михайлович, Вам слово.
Млечин: Аналогии с ремонтом дома, конечно же, всегда приходили в голову, когда речь шла о перестройке. Лучше всех была такая формула — Горбачев был похож на человека, который решил отремонтировать фасад, начал красить и кирпичи посыпались. Стал кирпичи класть новые — стена рухнула, потому что она прогнила. Начал восстанавливать стену, выяснилось, что фундамент рухнул.
Перестройка, конечно, вообще должна была закончиться сразу. Потому что она начиналась Горбачевым и Рыжковым как очередная попытка отремонтировать командно-административную экономику. Как очередная попытка выявить резервы социалистической системы, о которой говорилось, потому что ничего не получалось. Таких попыток с 1931 года — первая была в 1931 году — было множество. Хрущевская, точнее… точнее, Косыгинская, как она вошла в нашу память, — реформа была одной из них. Потом была в 1976 году. Еще их было множество. Они все останавливались почти сразу, потому что ничего не получалось. А здесь пришли достаточно молодые люди, которые решили, что невозможно дальше отступать. Нет, давайте мы все-таки сделаем всё, чтобы реализовать, чтобы вскрыть эти резервы социалистической системы, чтобы заставить нашу экономику работать лучше. И выяснилось, что это невозможно.
Когда не заработала экономическая система, подумали, что надо людям проявить себя, может быть все дело в том, что люди зажаты, что у них нет возможности реализовать себя? Тогда началась политическая реформа. Всего-навсего Горбачев освободил страну от страха, и политическая система рухнула. Вина за это, за всё то, что происходило, потом легла, конечно, на Горбачева. А на мой взгляд, справедливо ли это? Вся вина за это должна быть возложена на тех, кто возвел эту систему…
Сванидзе: Время.
Млечин: …которая не могла работать. И вопрос сейчас состоит в том, что мы должны, во-первых, трезво оценить их, во-вторых, как строить нам систему так, чтобы она потом не рухнула от попытки ремонта.
Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. В эфире «Суд времени». В центре внимания — Перестройка. Мы начинаем наши слушания. Первый вопрос обеим сторонам: «Изжила ли себя советская экономика?»
Прошу вас, сторона обвинения. Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.
Кургинян: Пожалуйста, доказательство № 1.
Вот что такое советская экономика. Это группа А — производство средств производства, т. е. тяжелое машиностроение, станки и все прочее. И группа Б — производство предметов потребления. Они находились в этом соотношении. Это было связано, во-первых, с тем, что экономика была, безусловно, военной. И второе, это было связано с тем, что с какого-то времени началась вот эта нефтяная игла, была открыта нефть, и было легче покупать эти предметы потребления. Казалось легче, чем производить самим.
Могла ли эта экономика быть реформированной? Конечно. Косыгинские реформы уже говорили о том, как ее хотели реформировать. Но, и это очень важно подчеркнуть, косыгинские реформы были совсем не лучшими. Потому что параллельно группа Глушкова и других хотела совсем других реформ — она хотела компьютеризировать эту экономику, хотела создать разветвленную плановую сеть и т. д. Это было свернуто. Если бы это не было свернуто, то уже эта экономика работала бы гораздо мощнее.
Все-таки, какая же была экономика?
Пожалуйста, доказательство № 3:
А экономика была вот такая. Вот это, голубое, — темпы роста производительности труда. А это темпы роста валового общественного продукта. Итак, эта экономика, на тот момент, к которому она подошла к эпохе перестройки имела темпы роста производительности труда 2% с лишним, и темпы роста валового общественного продукта. Почему она была нежизнеспособна?
Доказательство № 6.
Материалы по делу.
Из статьи Николая Паничева (министр станкостроительной и инструментальной промышленности СССР) «Почему умирают заводы»: «Что бы там ни болтал Горбачев о застое, факты таковы, что к излету советского периода мы вышли на мировой рынок. В 1991 году выпускалось 28 тысяч станков с ЧПУ (сегодня чуть более сотни). Тогда же на международной выставке в Париже мы продемонстрировали 49 машин и станков, которые были проданы прямо со стендов! На предприятиях такой машиностроительной державы как ФРГ к моменту развала СССР работали приобретенные расчетливыми немцами 36 тысяч советских станков. Покупала их и Япония». Н. Паничев. Почему умирают заводы. Российская федерация сегодня. 2006, № 1.
Кургинян: В нашем экспорте до перестройки было до 19% машиностроительной продукции, а к 1995 году стало 4%. Так почему же та экономика была нежизнеспособна, а созданная взамен оказалась жизнеспособна?
А теперь я хотел бы спросить об этом эксперта — Юрия Вольфовича Бялого, экономического публициста, аналитика. Скажите, пожалуйста, Юрий Вольфович, может быть, действительно, та экономика была нежизнеспособной?
Юрий Бялый, политолог, вице-президент по научной работе Международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр».
Бялый: Та экономика обладала множеством дефектов. Но она была, безусловно, вполне жизнеспособна. Я возьму только один показатель — рассчитывался такой показатель, как доля советского национального продукта на душу населения в отношении к американской. Так вот, с 60-х по середину 80-х гг. эта доля возросла с 30% от американского ВВП до 60% американского ВВП.
