ночь? – Он попытался сменить тему, но она видела: его кадык дернулся, а на лбу блеснули капли пота. – Надеюсь, веселее, чем я.
– Гуляла.
– И синяки под твоими глазами это подтверждают. С Льюисом?
Мира отдернула руку. Тон Ханса звучал холоднее, словно его голос упал на пару октав. Слова о Джеке напомнили о неудаче вчерашнего вечера, и Мира тихо ответила, не успев понять, почему откровенничает:
– Нет… Нет. С ним ничего не вышло.
Замолчав, она ждала, что Биттнер самодовольно ухмыльнется и воскликнет: «Я же говорил!» Но он лишь поджал губы и кивнул, словно сделал для себя какой-то вывод. Они молчали, думая каждый о своем. Мира грела руки о стакан с кофе, а Ханс пил напиток маленькими глотками. Было странно обсуждать Джека с кем-то, кроме Тристана. И то она обсуждала боксера только потому, что лучший друг знал Джека так же, как и она. Перед Хансом не хотелось оправдываться, но оказалось важно донести, что вчера она ночевала одна. И рассказать больше о своих чувствах.
Вздохнув, Мира сказала:
– У нас с ним… с Джеком… У нас все сложно.
Ханс приподнял левую бровь.
– У меня к нему, – исправила. – У меня к нему сложные чувства.
– Понятно, – ответил Ханс. Он поставил стаканчик с недопитым кофе на стол. – Звучит и правда… сложно.
– А у тебя были отношения? – вдруг спросила Мира.
– Серьезные? Нет. – Он задумался и покачал головой. – Точно нет. – Занятый разворачиванием пакета и открыванием контейнера с чизкейком, Биттнер не смотрел на нее, и Мира не могла понять его эмоций.
– Тогда почему ты уверен, что у нас что-то выйдет? Ты не боишься?
Ханс удивленно на нее посмотрел:
– Чего я должен бояться?
– Не знаю, – огрызнулась она. Взмахнув рукой, Мира добавила: – Облажаться. Или что я облажаюсь.
Ханс молчал. Он застыл с пластиковой вилкой в руке, серьезный и задумчивый. И таким он казался Мире еще красивее, чем когда улыбался.
– Боюсь ли я разбитого сердца? – уточнил Ханс. С силой воткнув вилку в десерт, сел на диван и, слегка задев Миру бедром, прошептал: – Да, боюсь. Но сильнее я боюсь пожалеть об упущенном шансе.
Эльмира хмыкнула. Она поставила стакан и решила закончить разговор. Опасно. Очень опасно говорить о чувствах. Что на нее нашло? Мысленно ругая себя, она подошла к пианино и села на табурет. Нахмурилась. Пальцы застыли у черно-белых клавиш. Как реагировать на слова Ханса, она не знала. Никто и никогда, кроме Тристана, не относился к Мире по-настоящему. Мужчинам было достаточно отношений на одну ночь, которые устраивали и ее. А те кавалеры, что клялись в любви, оказывались жадными до славы и денег. Они пытались использовать популярную певицу, но понятия не имели, что в использовании других она профи. Был Дэвид! Мира нахмурилась сильнее. Дэвид, который ничего не хотел, но все было честно. И был Джек. Ему она отдала сердце, чтобы сберечь от боли. Оказалось, ее сердце Джеку не нужно. И был Ханс…
Мира вздрогнула, ощутив касание ладоней на плечах. Ладони пошли ниже, и Ханс сжал ее локти, призывая убрать руки от клавиш. Его длинные и горячие пальцы воспламенили кожу через ткань. Мира шумно сглотнула, вырвалась и вскочила. Ханс стоял напротив – его взгляд не просто воспламенял, он сжигал, и когда Мира посмотрела на его губы, то поняла, что спасением от охватившего ее тело пожара станут только они.
Думать больше не хотелось. Ханс и не позволил. Он пересек миллиметры между ними и поцеловал. Руками обхватил ее шею, касаясь большими пальцами пылающих щек. Мира жадно отвечала на поцелуи, трогая языком пирсинг в его губе, скользя руками по волосам – растрепанную прическу не спасти.
Они целовались, едва успевая дышать.
Вдруг Ханс отстранился. Вновь посмеется над ней? Мира открыла глаза и ожидала увидеть усмешку, но он, раскрасневшись, смотрел вопросительно.
– Могу я… продолжить? – неуверенно прошептал Ханс. – Или мне… остановиться?
– Черта с два я позволю тебе остановиться.
Ее сиплый от возбуждения и требовательный голос стал зеленым светом или красной тряпкой, потому что Ханс тут же прильнул к Мире, жадно изучая поцелуями ее губы, щеки, шею. Пальцы Эльмиры запутались в пуговицах его рубашки, и секунду спустя она рвала хлопковую ткань, чувствуя приятное головокружение и узел внизу живота.
– Ты сладкая, – бормотал Ханс, подхватив Миру за талию. – Какая же ты сладкая… – Он усадил ее на табурет у пианино, призвал выгнуться – Мира подчинилась, и по комнате пронесся набор звуков из-за нажатых клавиш. – Я ни с кем не спал с момента, как увидел тебя. Понимаешь? – Его голос похож на рычание. Ханс подхватил Миру на руки и уложил на диван. Снимая ее спортивные брюки и проводя ладонями по ногам, он сипло добавил: – Ты лишила меня сна сегодня ночью, а не гребаная новая песня.
– Значит, – ответила сквозь поцелуи, сквозь попытки снять с его плеч рубашку и расстегнуть ремень брюк, – мы квиты.
Больше она не могла говорить – только стонать и выдыхать ругательства, когда Ханс касался ее кожи сначала руками, потом – языком. Избавив Миру от одежды, он не спешил раздеваться сам. Джентльмен или мучитель? Какие бы цели он ни преследовал, Мира сгорала от нежной пытки. Ханс разделся чуть позже, восхищая татуированным торсом, крепкими руками и… Мира опустила глаза туда, где раньше были его джинсы, и подавилась воздухом. Если он не войдет в нее сейчас, она потеряет рассудок. И Ханс словно услышал ее мысли. Он потянулся к своей одежде и достал бумажник, следом – презерватив. Надев его, Ханс вернулся на диван и провел пальцами по животу Миры и ниже, проверил, насколько она возбуждена. Чертовски. Возбуждена. Усмехнувшись, Ханс скользнул в нее пальцами. Слегка загнул указательный, коснувшись чувствительной точки внутри. Мира с шумом втянула воздух, ее мышцы сократились, вызвав вспышку удовольствия. И этот дьявол прикидывался хорошим парнем?! Она с упоением смотрела в его потемневшие до глубокого синего цвета глаза. Ханс одной рукой упирался о диван, а другой коснулся ее бедра, максимально приблизившись. Когда он оказался внутри, Мира до крови закусила губу, чтобы сдержать стон. Двигаясь медленно, набирая темп, Ханс помогал удерживать другие ее стоны поцелуями. Страстными и напористыми, как и все его действия.
Мира не любила нежности, они казались ей лишними: секс – это животная потребность организма. Она любила, когда мужчины не сдерживались. Так она могла не прикидываться милой ромашкой. Все же она Белладонна. Ей нравилось, как Ханс рычал, жадно входя в нее, и как стонал, когда она проводила языком по его соленой от пота коже, и как шипел, когда Мира царапала ногтями
