когда узнала о тебе! – Воздух заканчивался, но не все было высказано. Злость, пожирающая душу Миры долгие годы, выбралась наружу, нашла выход в обидных словах, в несправедливых обвинениях. – Почему мое сердце не слушает разум? Я не нужна тебе.
Не нужна. Почему мне так сильно хочется быть
тебе нужной? Почему ты? Почему?!
Руки Джека сомкнулись на ее плечах. Крепкие объятия. Аромат мыла, чистоты, защиты. И его грудная клетка, будто скала. На мгновение Мира затихла, до боли прикусив нижнюю губу. Глаза защипало от слез.
Но бессилие вновь превратились в агрессию:
– Отпусти меня, Джек Льюис! Я не хочу тебя любить! Я не могу больше! Отпусти! – Она не знала, что имела в виду, чтобы он отпустил ее физически или ушел из мыслей. Но бороться с его могучей хваткой оказалось бесполезно. Пришлось взять хитростью – Мира затихла, замолчала.
И когда Джек выпустил ее, отошел и сел на кресло, Мира не думала ни секунды: она резко выдохнула, подошла и всадила нож в Льюиса по самую рукоять. Джек молчал, не двигался и, кажется, не дышал. На мгновение Эльмире показалось, что она попала в цель. Убила его. Кошмар закончился. Он уйдет из ее жизни, выйдет из ее головы. Она свободна.
Не успело удовлетворение легким покалыванием пощекотать ее кожу, Джек нарушил тишину: хрипло рассмеялся. Он поднял руку, и Мира услышала, как рвется ткань хлопковой рубашки. Ее любовь, ее проклятье – живой. Живой! У Миры зазвенело в ушах. Сжимая до побелевших пальцев рукоятку, она вытащила лезвие: оно мягко, словно по теплому маслу, прошло сквозь обивку и теперь сверкало в свете тусклой лампы. Чистое, острое.
Эльмира встала и уронила нож на пол. Гладкий металл встретился с таким же гладким паркетом. Она чуть не убила Джека! Едва ли ее пугала тюрьма. Он уйдет и больше не вернется, а она… продолжит думать о нем – вот что страшно. Смерть не освобождает.
Мира натянула рукава кофты до пальцев и боязливо глянула на Джека: край его рубашки висел неаккуратным лоскутком, оголяя бок – виднелась загорелая кожа. Ребра. Она чуть не проткнула его ребра!
– Прости, я не хотела…
– Смелая девочка, – подал голос Джек. – Смелая в своей глупости. Я пытался быть терпеливым и понимающим, но ты невыносима. Прощай.
Он оглушающе хлопнул за собой дверью.
Теперь Мира точно знала, что осталась совсем одна.
Глава 21
Я словно на американских горках,
Надеюсь, ты не передумаешь.
Я не хочу тебя отпускать,
Я ни в чем еще не был так уверен.
© Shawn Mendes, 305
Ханс с детства знал: все, что достается легко, не ценится. Подражая отцу, он всего добивался сам: купил на карманные деньги машину-развалюху и часами ремонтировал ее, вместо того чтобы, как одноклассники, попросить «Феррари» на шестнадцать лет; приобрел на «Ибэй» [67] гитару и учился играть по видеоурокам на «Ютьюб», стирая в кровь подушечки пальцев. Ханс надеялся, отец начнет его уважать если не за выбор увлечений, то хотя бы за самостоятельность. Но Адалард Биттнер не поощрял странности младшего сына. Позже отец смирился – у него был нормальный сын, который мог (и хотел) возглавить бизнес. День, когда Линкольн вернулся со службы, стал подарком свыше. Теперь Ханс мог осуществить свои мечты: найти лейбл, познакомиться с менеджером, записать альбом. Ханс был уверен, что когда Франк Штольц поймет: денег Адаларда Биттнера ему не видать, то погонит Ханса прочь. В Нью-Йорке все высшее общество за глаза называло младшего Биттнера богатеньким бездельником. А менеджеру понравились его песни. Его творчество. Его душа. Он увидел в Хансе Биттнере потенциал.
Ханс с детства знал: все, что достается легко, не ценится. Познакомившись с Мирой, он понял: немка из тех, кто всегда получает желаемое. Она привыкла использовать людей, а значит, Хансу ни в коем случае нельзя позволить им воспользоваться. Иначе Мира выкинет его, когда он перестанет быть ей полезен, как Адалард Биттнер выкидывал партнеров по бизнесу – без сочувствия и сожалений.
Ханс впечатлился прямолинейностью Миры, и она поразила его утонченной красотой – в Верхнем Ист-Сайде его окружали девушки, одинаковые внешне и пустые внутри. Он хотел подружиться с Белладонной, но не собирался быть развлечением или способом вызвать ревность у американского боксера. Пока она в упор не замечала, что безразлична Джеку, для Ханса заинтересованность переросла в симпатию и даже чувства. Пришлось жонглировать образами хороший-плохой парень – в притворстве Ханс был мастером, он столько лет притворялся идеальным сыном. Добившись расположения Миры, впредь он собирался быть искренним.
Не хотел ее обидеть, не хотел расстроить. И все же знал, что поступил правильно – грубо, но показал, как Мира ему важна. Она поселилась в его мыслях и, вероятно, в сердце. Биттнер поклялся, что перестанет играть в игры. Только бы она осталась, только бы стала его.
Занятый записью альбома, Ханс спрятал мысли о Мире в глубины сознания, но вечером, когда остался один, поглаживая Дейзи по кудрявой холке, вновь думал, что переспать с Мирой – это не все, чего он хотел. Ему было мало. Он хотел ее всю и хотел, чтобы она ответила взаимностью.
Утром он приехал в отель и уже несколько минут стоял у двери в номер Белладонны. Так некстати отец прислал сообщение, и теперь Ханс изумленно смотрел на дисплей мобильного. Адалард Биттнер даже звонки партнерам поручал секретарше! Почему Ханс решил, что отец сам написал ему сообщение? «Приезжай на Рождество. Хороший ход с выступлением на благотворительном вечере. Есть разговор о твоем хобби». Именно так отец называл дело всей жизни Ханса – хобби. Незначительное и изменчивое. Ханс собрался ответить что-то резкое или отправить номер в черный список, но вспомнил слова Миры о важности семьи. «Вы можете все исправить». Поэтому смахнул сообщение с дисплея и убрал телефон в карман джинсов. Он подумает об этом позже.
Ханс занес кулак над дверью, но застыл. Мира разговаривала на немецком, и ее голос звучал надрывно. Ханс едва разобрал слова:
– Тристан, я едва не убила Джека! Что на меня нашло? Будто пелена перед глазами. Понимаю, это не оправдание, но я была пьяна, а Джек меня разозлил. Он хотел найти тебя, Тристан. Будто ты носок в моей спальне! Представляешь? – Она помолчала – наверное, слушала ответ на том конце линии – и, сбиваясь, продолжила: – Ханс… – Биттнер вздрогнул, услышав свое имя. – Он мне нравится. Но Джек… Это предательство. Я столько лет твердила, что люблю Джека. Я верю, что могу
