указание, что его следует слушать и слушать, пока не прояснится его смысл[1014]. Каждое новое откровение Мухаммед читал вслух своим спутникам, пока они не выучивали его наизусть – традиционный способ передачи арабской поэзии. Они позволяли звуку наполнять свое сознание, и красота слов преисполняла их благоговением. Результатом этого, как объясняет Ходжсон, была не интеллектуальная убежденность, а преданность и молитва[1015].
В Коране отражено то, какое действие производил он на первых слушателей. Многие ничего не понимали, даже возмущались – уж очень он не походил на традиционную арабскую поэзию. Другие испытывали эмоциональный подъем, «падали на колени и рыдали»; от чтения «тела их трепетали перед Господом… сердца смягчались при упоминании Бога», глаза «переполнялись слезами, ибо они узнавали Истину [в тексте]»[1016]. Умар ибн аль-Хаттаб, впоследствии ставший вторым калифом, изначально был враждебен посланию Пророка, но однажды вечером, услышав, как Мухаммед вполголоса читает Коран самому себе под сенью Каабы, забрался под дамасское покрывало, которым была накрыта святыня, незаметно подобрался к Мухаммеду и встал перед ним. «Между нами не было ничего, кроме покрова Каабы, – рассказывал он позже. – Но, когда я услышал Коран, смягчилось сердце мое, и я зарыдал, и ислам вошел в меня»[1017]. Чтение вслух нараспев было формой музыки, которая, как говорят, всегда грустна. Греческий философ Горгий (ок. 485–380 гг. до н. э.) утверждал, что слушающие поэзию – которая в Древней Греции, разумеется, всегда исполнялась нараспев – испытывают «трепет, и слезную жалость, и скорбное желание»[1018]. Философ Сюзанна Лангер говорит, что музыка обладает властью пробуждать «эмоции и настроения, которых мы не испытывали, страсти, которых прежде не знали»[1019]. Скорбь и эмпатия, подпитывающая наше чувство справедливости, тесно связаны[1020], так что само звучание Корана укореняло его этический императив на более глубоком, дорациональном уровне.
На протяжении столетий мусульмане переживали Коран как то, что христиане именуют таинством – длящийся прорыв трансцендентного в повседневное[1021]. Если христиане видят Слово Божье воплощенным в человеке Иисусе, для мусульман Слово присутствует в звучании коранического текста, исполняемого при общем богослужении. Заучивая Коран наизусть, они причащаются святости. Мусульмане много работали над распространением грамотности, и каллиграфия для них – форма священного искусства, однако важнейший долг каждого мусульманина – выучить наизусть послание Корана[1022]. Для многих эта задача растягивается на целую жизнь. Коран заучивается не с листа, при чтении, а на слух, и каждое его повторение – это возобновление откровения, символическое участие в мистерии заботы Бога о человечестве[1023].
Мы, современные западные люди, полагаемся на эмпирическое мышление и дискурсивное рассуждение, идущее от посылок к выводам. Это ключ к нашим научным и техническим достижениям. Однако, как мы уже видели, людям свойственно получать новые знания и через физическое движение; так и мусульмане учатся при помощи телесных ритуалов[1024]. «Пять Столпов», основные практики ислама, включают в себя как умственные, так и физические упражнения. Обязательные молитвы, ради которых мусульманин должен пять раз в день прерывать все свои повседневные дела, включают в себя ритуализованные движения тела. Услышав крик муэдзина, призывающий на молитву (салат), верующий должен сперва определить, в каком направлении от него (киблат) Мекка, и повернуться к ней лицом: это физическое напоминание (дхикр) о том, на что ориентируются мусульмане. Затем он садится на пятки и начинает читать стихи из Корана, и при этом кланяется, касаясь лбом земли – все это запечатлевает в уме и в сердце образ «покорности» Богу. Пост в рамадан, когда день и ночь словно меняются местами – еще одно «напоминание» о предельном. В течение дня от верующего требуется строгое воздержание, еда, питье и секс ему запрещены, а ночь становится временем совместного празднества. Ритуальные хождения вокруг Каабы во время хаджа – еще один физический дхикр, воплощающий в себе духовное выстраивание жизни вокруг трансцендентного.
После смерти Пророка в 632 году его конфедерация распалась, и его «преемнику» (халифу) Абу Бакру пришлось воевать с отколовшимися племенами, чтобы предотвратить новое сползание Аравии в постоянные войны. За два года он восстановил исламский мир, а после его смерти Умар ибн аль-Хаттаб (прав. 634–644 гг.) убедился, что сохранить мир внутри страны можно, лишь направив агрессию за ее пределы. Эти военные кампании не имели религиозного значения: нигде в Коране не сказано, что мусульмане должны завоевывать мир. Мотивы Умара были чисто экономическими. В тяжелые времена ограниченные ресурсы в Аравии традиционно перераспределялись с помощью газу, грабительских рейдов: но мусульманам запрещено воевать друг с другом, так что теперь это стало невозможно. Решение Умар увидел в том, чтобы грабить богатые оседлые земли, в которых, как знали арабы, после опустошительных персидско-византийских войн царит разруха. Как и ожидали, они почти не встретили сопротивления. От армий обеих держав почти ничего не осталось, местное население было деморализовано. В удивительно короткий срок арабы заставили византийскую армию уйти из Сирии и Палестины (636 г.), а истощенную персидскую армию сокрушили всего за одну битву (637 г.). В 641 году они покорили Египет. Примерно пятнадцать лет потребовалось на усмирение Ирана, но и там арабы вышли победителями. Держалась только Византия, теперь – искалеченное государство, лишенное своих южных провинций. Так через четверть века после смерти Мухаммеда мусульмане оказались хозяевами огромной империи, охватывающей Сирию, Месопотамию, Палестину и Египет.
Опыта построения государства у арабов не было, так что они просто приняли персидскую и византийскую системы управления, сбора налогов и держания земель. Как и в Персии, «люди книги» – иудеи, христиане и зороастрийцы – сделались «дхимми» («защищаемыми подданными»): они пользовались самоуправлением и платили особый сбор в обмен на военную защиту. Ислам был религией завоевателей, как и зороастризм, родившийся из откровений арийского пророка Заратустры, действовавшего на Кавказе около 1200 г. до н. э., эксклюзивная религия персидского правящего класса[1025]. В сущности, в первые сто лет обращение в ислам не поощрялось – как по религиозным, так и по экономическим причинам. Но империя бросила исламу религиозный вызов. Как совместить неравенство, на котором держится сельскохозяйственная империя, с коранической справедливостью? Умар не позволял своим приближенным приобретать владения в богатых иракских землях. Вместо этого воины-мусульмане жили в городах-гарнизонах, построенных в стратегически важных точках: Куфа в Ираке, Басра и Дамаск в Сирии, Кум в Иране, Фустат в Египте. Однако к началу царствования третьего халифа Османа (прав. 644–656 гг.) воины начали роптать. Кроме этого, Османа беспокоила подлинность Корана.
Некоторые свидетельства позволяют предположить, что в последний год жизни Мухаммед начал с помощью писца Зейда ибн Сабита собирать полученные им откровения в письменный сборник, однако до завершения этого проекта
