и политики. Наконец все они были собраны и записаны. Самыми известными редакторами стали Мухаммад ибн Исмаил аль-Бухари (ум. 870 г.) и Муслим ибн аль-Хаджжадж (ум. 875 г.), создавшие критерии суждения о достоверности каждого хадиса на основе цепи (иснад) передавших его, которая начиналась с самого Пророка или одного из его спутников, а заканчивалась каким-либо современным авторитетом. Специалисты тщательно исследовали каждое звено цепи, чтобы убедиться в надежности каждого из «передатчиков». По результатам хадис объявляли надежным (сахих), приемлемым (хасан) или слабым (даиф).
Поскольку во многих, даже в большинстве хадисов отражаются богословские и юридические споры, происходившие уже после смерти Пророка, некоторые западные ученые отвергают их как сфабрикованные или даже поддельные. Но ведь мы не судим таким образом о Евангелиях, хотя и они создавались через несколько десятилетий после жизни Иисуса и несут на себе отпечаток более поздних условий[1035]. И Евангелия, и хадисы – попытки привязать священные события прошлого, положившие начало движению, к настоящему. Евангелия, как и хадисы – комментарий к изначальному откровению, которое для христиан – само воплощенное Слово, а для мусульман записано в Коране[1036]. Хадисы активно продвигало популистское движение, известное как Ахл аль-Хадис («люди хадисов»), настаивавшее, что мусульманский закон должен основываться на этих сообщениях очевидцев, а не на «независимом рассуждении» (иджтихад), которым занимались юристы. Такое благочестие отталкивало более рациональных мусульман, поскольку угрожало их более строгому пониманию единственности Бога; но примерно так же развивалось отношение христиан к Иисусу. Люди хадисов верили, что Коран – земное воплощение Слова Божьего, существующего с Богом от вечности. Всякий раз, слыша чтение Корана, они слышали глас Божий, а когда сами читали Коран, Бог был у них на языке и в устах. Держа в руках копию священного текста, они держали в руках Слово Божье.
В наше время зверства террористов, совершаемые во имя ислама, заставили многих на Западе поверить, что Коран проповедует насилие и призывает к джихаду – слово, по их мнению, означающее «священную войну». На самом деле «джихад» – это «борьба, старание, усилие». Это слово и его производные появляются в Коране всего сорок один раз, и лишь в десяти случаях однозначно относятся к войне[1037]. «Покорность» ислама требует постоянной борьбы с собственным эгоизмом. Иногда, как в войне с Меккой, приходится «сражаться» (китал); однако помогать бедным, когда тебе самому нелегко – тоже джихад. В Коране перед словом «джихад» всегда стоит определенный артикль «аль», а за ним – выражение «фи сабиль Аллах»: все вместе переводится не как «война», а как «трудный путь Божий». Слово «харб» («война») встречается в Коране всего четыре раза и никогда не используется вместе с выражением «путь Божий»; и только один раз речь идет о праведной войне, которую вел Пророк[1038].
Важно, что фраза «аль-джихад фи сабиль Аллах» всегда связана с «сабр» («терпение», «решимость», «постоянство»). В Мекке противники мусульман нередко оскорбляли их и словесно, и действием. Коран увещевает их «бороться» – прилагать усилия, – чтобы отвечать на такое дурное обращение спокойным долготерпением[1039]. «Вы, верующие, будьте постоянны [асбиру], более постоянны, чем другие [сабару], будьте готовы [рабиту] и почитайте Бога, дабы вам процветать»[1040]. Древнейшие видные комментаторы Корана – Муджахид ибн Джабр из Мекки (ум. 722 г.), Мукатиль ибн Сулейман (ум. 767 г.) и Абд ар-Раззак ас-Санани (ум. 827 г.) – все объясняют, что сабр относится к самообладанию, которое должен проявлять мусульманин, когда его оскорбляют и обижают. Слово рабиту позднее приобрело воинственные коннотации, однако в Коране оно всегда относится к готовности мусульман совершать положенные молитвы, даже когда на них за это нападают и бьют[1041]. Тем мусульманам, которым пришлось покинуть свои дома во время хиджры — переезда Пророка из Мекки в Медину – также говорится, что они должны «бороться» (джихаду) и оставаться «терпеливым» (сабару). Итак, джихад в Коране ассоциируется в основном не с войной, а с ненасильственным сопротивлением.
С ранних времен мусульманские комментаторы были чувствительны к контексту: они разработали экзегетическую стратегию связи каждого стиха в Коране с каким-либо событием из жизни Мухаммеда, так что общим принципом экзегезы стало выяснение исторических обстоятельств откровения. Большинство ранних экзегетов – Мукатиль, Муджахид и «Танвир аль-Микбас», книга, приписываемая Мухаммеду ибн-Аббасу – подчеркивают, что мусульмане вели только оборонительные войны, что ясно из этого раннего стиха: «Тем, на кого напали, позволительно браться за оружие, ибо им причинили зло; и у Бога есть сила помочь им – тем, кого несправедливо изгнали из домов их за одни лишь слова: “Господь наш Бог”»[1042]. Важно, что далее этот стих уравнивает иудейское и христианское богопочитание с мусульманской молитвой, указывая, что, если бы никто не сопротивлялся такому насилию, «разрушено было бы множество монастырей, церквей, синагог и мечетей, в которых призывается имя Божье»[1043].
Ранние экзегеты, встретив агрессивный с виду стих, помещали его в исторический контекст и объясняли, что он был открыт во время договора в Худайбии, когда мусульмане готовились войти на вражескую территорию буквально безоружными[1044]. Начинается он призывом: «Не совершайте нападения!» (ва ла та таду)[1045]. При необходимости мусульмане могли бы сражаться и в мекканском Хараме, где обычно всякое насилие было под запретом – но только если бы на них там напали первыми:
Убивайте их везде, где встретите их, и изгоните оттуда, откуда они изгнали вас, ибо гонения серьезнее убийства. Не сражайтесь с ними в Священной Мечети, пока они не нападут на вас там. Если же нападут, убивайте их – это то, чего заслуживают неверующие – но если остановятся, тогда Бог всемилостив и милосерден. Сражайтесь с ними, пока не прекратятся преследования, и богопочитание не обратится к Богу[1046].
Ранние экзегеты вовсе не считали, что этот стих оправдывает агрессивную войну: они настаивали, что для практического руководства он не годится, ибо относится к экстраординарным обстоятельствам в Худайбии. Схожим образом и «Танвир аль-Микбас» истолковывает стих: «Сражаться заповедано вам, хоть это и трудно для вас»[1047], как относящийся только ко временам Мухаммеда. Так же эти ранние толкователи контекстуализировали и часто цитируемый «Стих о мече», говоря, что он относится лишь к войне с Меккой и не имеет отношения к дню сегодняшнему: «Когда окончатся четыре “запретных месяца”, везде, где встретите идолопоклонников (мушрикин), убивайте их, берите в плен, осаждайте их, поджидайте их на каждом сторожевом посту»[1048]. В первые четыреста лет истории ислама этот стих, столь часто цитируемый критиками ислама сейчас, почти не обсуждался. Те экзегеты, что вообще о нем упоминали, делали это вскользь, объясняли, что под «мушрикин» следует понимать Курайши
