Тропинка заканчивалась у деревянных мостков, возле которых клевала носом большая лодка. Рядом стоял некто, закутанный в монашеский балахон, лицо скрывала тень. У лодки не было ни вёсел, ни даже уключин — Тэа скептически осмотрела перевозчика, но другого пути, похоже, не было. По крайней мере, плавание на лодке без весел и паруса смущало ее не более, чем блуждание по закольцованному болоту.
Тэа впрыгнула в беспомощную посудину и покорно уселась на скамью, поближе к корме. Монах-лодочник шагнул следом и стал напротив, скрестив руки на груди. Тэа услышала, как булькнула упавшая в воду веревка. Они медленно поплыли к противоположному берегу.
Треть пути они молчали. Девушка чувствовала, какой холод поднимается от реки; даже если что-то случится, прыгать за борт будет до крайности глупо. Температура близка к нулю, в тяжелой одежде и подкованных металлом ботинках — разве что камнем на дно. Тэа покосилась на монаха, по-прежнему безмолвно стоящего на носу.
— Куда мы плывем?
Тот не ответил.
— Я понимаю, что на другой берег — но что там?
Монах шевельнулся, отрицательно покачал головой.
— Ничего? Тогда зачем мы туда плывем? Мне не следовало садиться в лодку?
Монах опустил руки.
Тэа пригляделась к едва видневшимся из-под длинных рукавов пальцам. Они были белые и зернистые. Лодка тем временем выплывала на середину реки.
Тэа привстала на скамье, суденышко закачалось — слишком резко; девушка не удержалась на ногах и упала обратно. Качка распахнула края монашеского балахона, обнажив маленькие женские колени и босые ступни. Они были из камня. Лодку начало перевешивать на левый борт. Тэа инстинктивно рванулась к правому, но это не помогло — камень опрокинул ее в реку.
Ледяная вода ударила по лицу, схватила за руки и потащила вниз. Тэа отчаянно пыталась выплыть, но поток оказался настолько быстрым и темным, что она мгновенно потеряла направление и перестала сознавать, тонет ли она, плывет к берегу или сама толкает себя на дно… Холод стремительно стягивал тело в ремни. Потом в него вошла вода. Тэа услышала себя в замедленном гуле, почувствовала, как раздувает горло. Ее перевернуло, и она поняла, что головой вниз падает на самое дно. Удушье ушло глубоко в легкие и там оледенело. Потом вода стала цвета охры.
Но это оказался не цвет. Это что-то светилось глубоко внизу, ее влекло туда. Дно приближалось, и вскоре Тэа различила белую стену, разбегавшуюся непрерывной линией, насколько видел глаз. Из-под кособокой кладки вились узловатые корни, сходясь в одном месте в водоворот, и в этом спутанном белом клубке неровно светилось матовое яйцо.
Когда Тэа ударилась о песок, корни зашевелились и потянулись к ней, но она не обратила на них внимания. Она смотрела на огромный кокон, в котором что-то переливалось, норовя обмануть зрение. Перламутровые тени — едва заметные, едва оформленные, но чем дольше она смотрела, тем четче они становились. Кокон терял непрозрачную белизну…
Тэа решила подобраться поближе, но тело не послушалось. Попыталась взглянуть на свои руки, но не смогла пошевелиться.
Она была из камня.
* * *
12:43
Алекс не хотел надолго оставлять ее одну. Он вообще не хотел оставлять ее, но после сегодняшнего утра решил, что не стоит давить на нее с прежним упорством. Тэа не Океаническое Существо, а значит, он всегда сможет отыскать ее, куда бы она не сбежала. Теперь Алекс был в этом уверен. Конечно, он не преминул скомандовать Астоуну, чтобы тот держал Колодец на замке…
Лето шло к концу. В воздухе стояло непривычное тепло — такое же неожиданное, как и холод минувшей зимы. Деревья еще зеленые, люди скользят по прогретым улицам в ароматах словно бы навсегда выбравшихся под открытое небо кофеен. Город выглядит ярким и настоящим. Всё, что случилось этим утром, звенит на грани слышимости, почти не тревожа.
Почти.
Алекс не выдержал и ускорил шаг. Потом вспомнил про сонный взгляд светлых глаз и «реверсированный синдром», в спешке купил мороженое. До места встречи оставались считанные минуты.
В парке было на удивление безлюдно. Над головой яростно кричали вороны, роняя вниз листья и желуди; те с глухим цоканьем падали на вымощенную дорожку, прямо под ноги, и отскакивали в траву. Истошная воронья ругань камнем толкала в спину. Алекс сорвался на бег. Вскоре он с облегчением обнаружил, что Тэа сдержала слово: ее обернутая в желтый лён фигурка находилась на прежнем месте — в левом углу скамейки. В летней одежде она казалась еще более истощенной и ломкой. Он подошел, протянул ей мороженое. Она взяла его обеими руками и уткнулась носом в вафельную каемку. Платье на ней было под самое горло, с короткими рукавами — чтобы скрыть так и не исчезнувшие шрамы на груди и плече. Алекс был уверен, что их не было полгода назад. Под тканью рельефно проступали полумесяц и щит на короткой цепочке; он вернул их, как только она проснулась. С тех пор Тэа произнесла только два слова, адресованные всем и никому — «последнее рождение»; затем выбралась из одеял, оделась в предусмотрительно раздобытое Роном платье и ушла из Астоуна. Алекс отправился следом, и она впервые ничего не возразила.
Они побывали в отеле «Прибрежный дом», где, едва завидев Тэа, швейцар сообщил, что писем для нее нет, — и она мгновенно ретировалась. Затем они обошли все гостиницы города: общение с персоналом Алекс взял на себя — и Тэа вновь не стала возражать. Люди временами косились на нее. Возможно, смущенные нелетней белизной ее кожи или болезненным видом. Она даже не щурилась на солнце, несмотря на расширенные зрачки. Очень скоро Алекс заметил, что она покачивается и судорожно переводит дыхание. Он заставил ее остановиться, усадил на скамейку и велел не двигаться, пока он будет проверять почтовое отделение. Она опустила ресницы, и Алекс отнесся к этому как к обещанию…
Увы, он вернулся к ней с пустыми руками, если не считать мороженого. Но Тэа выглядела лучше, и он позволил себе чуть-чуть успокоиться. Он наблюдал, как она, ссутулившись, слизывает шоколад, роняя вафельные крошки, на которые немедля накинулись лощеные воробьи. Один запрыгнул на носок ее белой лакированной туфли. Тэа скосилась на него, вяло отколола увесистую вафлю и уронила к его лапам.
Они так и сидели молча, пока она и воробьи доедали мороженое. Солнце посверкивало сквозь неровно цедившие свет клены, уходя за полдень. И Алекс вдруг понял, что ему давно не было так хорошо. Возможно, никогда прежде. Он чувствовал, как пахнет лето, как гудит прогретый воздух, как жар пробирается сквозь его тело к ее белому локтю, ненароком прижатому к его руке. Молчание Тэа не было отрицанием, оно ничего не таило, кроме усталости. Всё, чем она была, целиком и полностью было рядом с ним, на этой скамейке. Он не знал, что это значит, и откуда пришла уверенность. Но когда она бережно положила пустую обертку рядом с собой и сложила руки на коленях, он обнял ее, и едва не вздрогнул, когда спустя минуту она обняла его в ответ.
* * *
Тэа отстранилась первой.
Алекс медленно вспомнил гонку по утреннему городу, изумился, что сейчас она позволила им обоим забыться. Тэа откинулась на скамейке, ее глаза стали зелеными, отразив разворошенные дубы. Заметив движение, мгновенно прискакали воробьи. Расселись кружком, помаргивая черно-синими глазами. Алекс пожалел, что ему нечем отвлечь их.
Тэа глубоко вздохнула, задержала дыхание. Он глядел на ее губы. В памяти, след в след, проходили все мысли этих последних шести месяцев. Он ни разу не посмел ответить себе на вопрос, что чувствует, вспоминая эти губы. Теперь в вопросах не было необходимости.
— Спасибо, — едва слышно сказала она.
Он встал, взял ее за руку и помог подняться. Воробьи порскнули в разные стороны.
— Пойдем пешком?
— Пойдем.
Алекс не выпустил ее ладони, и они медленно побрели по аллее, держась за руки. Он слышал, как постукивает пульс в ее запястье. Скоро всё изменится. С нее спадет вуаль усталости, зрачки сузятся, движения станут непредсказуемыми. Но он вряд ли позволит ей изводить себя, как прежде, и она это знает.
— Думала, Ростов напишет?
Она кивнула. — А он… не говорил с Дэном?
— Нет. Хотя Дэн уверен, что именно он помог тебя вытащить. И в этом есть смысл. — Алекс не рискнул рассказать, в каком обличье представился предполагаемый Ростов.
— Ясно…
Он понял, что она не закончит фразу, хотя ей есть, что сказать. Он не знал, о чём спрашивать дальше: почему она вернулась? Что-то новое — или всё по-прежнему? Тэа споткнулась о край бордюра, и он немедленно подхватил ее.
— Я скоро… оклемаюсь, — она виновато ухватилась за его локоть, когда он вернул ее в устойчивое положение.
— У тебя плохая работа.
— Жизнь вообще плохая штука. — Она очень любила эти ничего не значащие отговорки.
