этого присел на дно окопа. Вынул из кармана кисет с вышитыми словами «Я люблю тебя, папа», стал закуривать.
— А вы словно7 сватов на свадьбу ждете, — заметил он Берестову. И, пустив дымок от цигарки в рукав, пояснил: — Дым в эту несусветную жару ой как виден. А вы пулемет как на выставке подняли на треногу.
— Это временно, по зенитным целям… Ведь мы не ждали немца так скоро, — попытался оправдаться Берестов.
— Вот — вот, не ждали… — Пров Трофимович примочил окурок слюной. — То‑то и оно, что не ждали. Его раньше и повыше тебя рангом тоже — не ждали. А надо было… Вы из* виняйте меня, товарищ лейтенант.
Рожков поднялся. Огромный, неуклюжий. Мохнатые чбровц, с горбинкой нос, рыжие усы — все это породисто, к месту. Только теперь Иван заметил, что Пров Трофимович ранен. Из‑под ворота рубахи проглянул бинт. Шатко, словно 'его подкашивало хмелем, Пров Трофимович спустился в дот, стал все по — своему там переставлять, переиначивать.
— А как ты гранату будешь хватать, за головку, что ли?.. — покрикивал он на курсантов и поучал: — Ее надо поставить так, чтобы она сама ложилась тебе в ладонь.
— Ну и дает ПТР, — вылез из дота взмокший Подзоров. — Вот тебе и Пров Трофимович Рожков — и — Т-Р…
— Машина для набивки патронов разве здесь должна стоять? — гудел Рожков в доте.
— Так лейтенант приказал, — оправдывался Стахов.
— Ты делай, как я тебе сказал. Лейтенант не будет возражать. Он у вас парень толковый. Понимает, что к чему.
Берестов не перечил.
Покончив с делами в доте, Рожков устало привалился к стене своего окопа, стал свертывать самокрутку, но, не успев послюнить край обрывка газеты, замер, глядя вдаль.
— А вот и они, немцы. Кажись, пожаловали, — сказал он.
Берестов уставился вдаль. Немцев не было видно.
— Чай, не на параде они, чтобы выставлять себя напоказ, — утрамбовывая под локтем землю, ни к кому не обращаясь, говорил Пров Трофимович. — Ишь, как неумело замаскировались. Разве полынь такими кустами растет?
Теперь уже и Берестов видел в бинокль, как шевелились навязанные на каски полынные венки.
— Немецкая ГПЗ, — не совсем уверенно сказал Пров Трофимович. И, приставив ладонь козырьком, уточнил: — Так и есть: головная походная застава.
— Так скоро? — усомнился ефрейтор Букреев. — Мы же от них оторвались еще под Громославовкой.
— Они‑то на колесах, а мы… — Пров Трофимович бережно ссыпал с газетного листа табак в кисет, спрятал туда и клочок газеты. Не торопясь, развязал вещмешок, вынул ломоть хлеба, прикинул на глаз, разломил, половину протянул ефрейтору.
— Это же ваша доля. Я свою давно съел, — заупрямился Букреев.
— Бери! — сказал Пров Трофимович. — Теперь неизвестно, удастся ли нам еще когда поесть. Если там выскочили живыми, то тут… Не все ж будет фартить…
Берестов распорядился выдать им банку консервов и кусок сала. Обычно прижимистый Подзоров, ведавший продовольствием, на этот раз молча принес из блиндажа — каморки дополнительно к салу и четвертушку хлеба.
— Перед боем не повредит, — не стал отказываться Пров Трофимович.
К вечеру, там где в знойной дымке умащивалось на ночлег усталое солнце, полыхнуло яркое пламя. И сразу же в глубине загустевшей синевы, путаясь в разметанных жарой облаках, зашуршал невидимый тяжелый снаряд. Он разорвался за хребтиной рыжего от поникшей пшеницы холма.
Вновь молнией вспыхнул горизонт, проскрежетал снаряд тяжелого калибра.
На третий выстрел противника ответила залпом наша батарея. Завязалась артиллерийская дуэль.
Иван не сводил с неба глаз. Ему почему‑то верилось: он может увидеть летящий снаряд.
— Куда палят?.. Наши‑то, наши зачем палят из пушек? — возмушался Пров Трофимович. — Нешто не понимают, что фриц прощупывает оборону, ведет разведку боем. А мы и рады…
Пров Трофимович не досказал, замер с открытым
ртом.
В поднебесье, где кроме подкровавленных снизу редких облаков ничего не было видно, загрохотало так, словно по небу, как по мостовой, прокатились тысячи пустых железных бочек.
— Что это? — спросил Иван.
Он впервые слышал этот вдавливающий в землю рокот. Там, где над горизонтом вспыхивали молнии вражеской батареи, взметнулся огненный вал, будто разверзлась земля и выплеснула из себя раскаленные комья.
— Это наша «катюша» заиграла, — сказал Пров Трофимович и с крестьянской рассудительностью предположил: — Никак мы всерьез здесь зацепились. — Помолчав и, очевидно, решив, что и правда — всерьез, заключил: — Быть тут боям грозным! — Глянул на лейтенанта Берестова, как бы извиняясь, добавил: — Значит, не зря палила наша артиллерия, тоже выявляла огневые средства противника. «Катюше» — то цель нужна. Снаряды на ней дорогие.
Он натянул на голову пилотку, выгоревшую, с белесыми разводами соли, стал всматриваться в густеющую ночь.
«Катюша» всего только раз рыкнула, однако немецкие пушки умолкли.
Ночь обволакивала землю. Угомонившиеся было сверчки снова взялись за свои свирели. Переговаривались в окопах курсанты. Под их говорок Иван подводил итоги дня. Дважды ему звонил по телефону лейтенант Карев, сообщал о том, что мимо его «монашеской кельи», как он называл свой дот, прошла Валя. «Ее курс пролегал от дота на расстоянии звуковой связи, но, учитывая, что она твоя землячка, я даже не попытался ее окликнуть. Хотя зуд был такой, аж ладони щекотало». Во второй раз он радостно кричал в трубку: «Живем, лейтенант! Сегодня ночью получаю «кроликов». (Это значит — войско).*Они уже на подходе». «Успели бы…» — обеспокоенно подумал Иван. Он ясно представил, как неуютно Кареву сидеть одному в пустом доте вблизи противника, который наверняка ночью будет шарить — по передовой в поисках языка. Иван покосился на ящик полевого телефона. Что‑то молчит Карев, даже залпу «катюши» не порадовался… Жив ли он там? И не успел Берестов подумать, как телефон зазуммерил. Значит, жИв!
— «Синица» слушает, — поднял трубку Иван.
— Говорит «Орел», — послышался в трубке незнакомый
голос.
— «Орел»? — переспросил Иван, не совсем веря, что с ним говорит командир батальона. А поверив, облегченно вздохнул: — Наконец‑то прибыли «кролики»! Пришел тот баталь
он, которому был придан в качестве огневого средства пулеметный взвод лейтенанта Берестова. А то «придан», а — кому?
— Возьмите с собой одно отделение с пулеметом и немедленно ко мне на КП! — требовательно прозвучал в трубке незнакомый голос.
Берестов насторожился: какое же пулеметное отделение без пулемета? И потом — все передано открытым текстом… Беспокоило Ивана и то, что он должен оставить взвод в столь ответственный момент первого соприкосновения с противником. Народ‑то еще не обстрелянный. Но приказы командира не обсуждаются, тем более на передовой. Иван спросил:
— Как я вас найду?
— Пойдете по телефонному проводу.
Дзинь — нь, фьють, фьюить… — нежно тенькали пули. И опять: дзинь… печально, тоскливо, как комар над ухом.
Немцы пугали выстрелами темноту.
Перед тем, как выйти из дота, Иван посветил светом сигнального фонарика, чтобы лучше видеть в темноте, но все равно ничего не различал впереди себя. Непроницаемым был черный войлок ночи. Берестов осторожно вел за собой пулеметный расчет. В ладони Ивана скользил телефонный провод. Взвод он оставил на Подзорова. А Прова Трофимовича попросил:
— Вы уж тут присматривайте!
Колеса пулемета глухо постукивали о комья сухой земли. Кто‑то из курсантов споткнулся, загремел коробкой. Пули запели веселее. Одна звонко тенькнула о щит пулемета. У Ивана в груди похолодело: не задела ли кого?
— Тише! — прошептал он.
Курсанты подняли пулемет на руки.
Комбат встретил Берестова при спуске в окоп. За его спиной горел каганец из пэтээровского патрона. Окоп был прикрыт сверху плащ — палаткой.
У огня сидели двое, рассматривали карту — знакомились с местностью, на которой предстояло вести бой.
— Одно ваше отделение будет охранять КП батальона, — обращаясь к Берестову, распорядился комбат. — Позицию для пулеметного расчета выберете на расстоянии звуковой связи, чтобы я мог окликнуть. Сами потом зайдете ко мне.
Сухой и длинный, как жердь, комбат юркнул в щель окопа, опустил за собой плащ — палатку. Берестов даже лица
его не разглядел. Увидел только острые кончики усов, когда тот повернулся на свет. И все. Каганец в окопе задули.
Берестов огляделся: где он, что за местность перед ним, какой сектор обстрела выбрать, просматривается ли впереди степь? Ничего не видно. Темень. Звезды. Светлячками пролетают шальные пули. По их трассам Иван определил, что слева должен выситься небольшой каменистый холм: пули, ударившись о него, взмывали вверх и гасли, врезаясь в склон. Справа, очевидно, тянулась лощина. Пули здесь, не встречая препятствий, протягивали за собой длинные светящиеся нити.
