Берестов приказал рыгь окоп на склоне холма.
— Опять… — вздохнул Стахов.
— Только и знаешь, что копать, копать… — заныл Бугорков.
— Ты что, противнику докладываешь, где оборудуешь окоп? — шикнул Берестов.
Уходя, он слышал, как Бугорков, врезаясь лопатой в сухой дерн, отводил душу солеными словами.
На КП опять зажгли каганец. Комбат сверкнул черными глазами на Берестова, потребовал:
— Вашу стрелковую карточку!
Берестов расстегнул новую планшетку, уловил взгляд командира батальона.
— Видимо, недавно произвели в лейтенанты? — поинтересовался тот.
— В пути…
Берестов мельком взглянул на порядком потемневшие от времены шевроны на рукавах комбата.
— А я батальон принимал на марше, — сказал капитан. — Иван только сейчас разглядел в его полевой петлице зеленую шпалу. — А теперь вот оборону принимаю вслепую. Что ночью разглядишь?.. Хорошо, если противник даст завтра осмотреться. А если с рассветом двинет в атаку? А что я о нем знаю? То, что он успел уже увести у меня языка?..
— Как — языка?
— А так. Здесь, в доте, ждал нашего прихода… — комбат полистал записную книжку, — лейтенант Карев. Бойцы только хрип его услышали, когда немцы волокли лейтенанта к противотанковому рву. Кинулись на выручку — натолкнулись на группу прикрытия. Конечно, всю ее перестреляли, но было поздно. Такие‑то наши дела.
Берестов обиженно огляделся, но ни офицеров, склонившихся над топографической картой, ни связиста, дремавшего у зеленого ящика полевого телефона, — ничего он не видел. Был Карев — и нет его. Вот стоял он, потирая ладонью о ладонь, и нет…
Желтой косичкой трепыхался над пэтээровским патроном огонек, разгоняя мрачно пляшущие тени.
— Не за что и зацепиться, — сказал, глядя на карту, сидевший в углу лейтенант с петлицами артиллериста. — Ни кустика, ни деревца, ни одного мало — мальски заметного ориентира.
Косая поперечная морщина рубцевала его покатый
лоб.
Берестов подошел к карте, с минуту разглядывал ее, потом, ткнув пальцем, сказал:
— Вот здесь, где противник, стоит прошлогодняя скирда.
Посыпались вопросы:
— А вообще‑то как местность здесь выглядит?
— Где танкоопасное направление?
Иван ответил на все, как мог, обстоятельно и подробно.
— Вы остаетесь на КП батальона! — приказал ему комбат.
— А как же мой взвод?
Командир приданного пулеметного взвода должен быть на КП! — голосом, не терпящим возражений, повторил комбат.
Приказ есть приказ. Иван вышел, расчехлил лопатку, принялся рыть себе окоп.
7
Берестов до рези в глазах всматривался в темноту. Что‑то черное метнулось и застыло шагах в пяти. Потом стало вспухать и разрастаться. Вот оно закрыло уже весь горизонт. Берестов протцэ начавшие слезиться от напряжения глаза. Степь безмолвна. Курсанты тоже прекращают стучать лопатами о грунт, прислушиваются к тишине.
К утру, когда сквозь черное сито ночи начал скупо процеживаться рассвет, напряжение несколько ослабло. Иван улегся навзничь в окоп, закрыл глаза. Сквозь сон услышал, как кто‑то басом спросил:
— Что это у тебя?
— Где?
— А вон — торчит над бруствером?
— О!.. Это станковый пулемет. Меня теперь голыми руками не возьмешь.
В хвастливом тенорке Иван узнал голос комбата.
— Пулемет?! — возмутился густой бас. — Ты никак первый раз на передовой? Как только заговорит твой пулемет, все немецкие мины прилетят к тебе в гости!
— Лейтенант! Берестов! — негромко позвал комбат.
Иван слышит, но нет сил открыть глаза.
— Вы что, спите? — повысил голос комбат. — Немедленно убирайтесь со своим пулеметом.
Толчок недалекого взрыва вскидывает Ивана на ноги. Он озирается по сторонам. Голос комбата доносится из‑за бруствера. Берестов высунулся из окопа и сразу присел. Над головой прожужжал рой пуль.
• — Да убирайтесь же вы наконец! — крикнул комбат.
Иван выскочил из окопа. Пробегая мимо своего пулеметного расчета, скомандовал:
— За мной!
Стахов развернул пулемет. Бугорков шарахнулся в сторону от пролетевшей трассирующей пули.
«А ведь рассвет‑то с тыла. Немец сейчас видит нас, как на ладони!» — мелькнуло у Берестова.
Немцы начали артподготовку.
Иван упал в воронку. Гул взрывов нарастает. Иван почувствовал, как вдруг натянулась на отвердевших скулах кожа.
Холодные земляные брызги, хрусткие на зубах, ливнем сыпятся на Ивана. Ни степного простора, ни неба — все смешалось с поднятой вверх землей. «Неужто тут и конец?» — Иван пошарил руками, попытался найти выход на воздух и уперся ладонью в мокрую от пота щеку Стахова. Смотрят друг на друга и не видят. Землю раскачивает, как палубу корабля. Грохот — хоть уши затыкай. Кажется этому аду и конца — края не будет. Стахов что‑то шепчет побелевшими губами. Никак с жизнью прощается. Иван и сам уже не раз вспомнил маму. И в том — ничего удивительного. Ведь им было по восемнадцать лет.
Наконец артналет стих.
Взошедшее солнце невозмутимо оглядывало обезлюдевшую степь.
Пули сшибают головки у полыни, и она дымится сизой пылью.
— Вперед! — командует Иван и первым выскакивает из воронки.
Надо пробираться к своему доту.
Поднявшиеся навстречу черные фигурки немцев вновь залегли, прижатые огнем. По переднему краю обороны захлопали разрывы мин. Они для пехоты опаснее снарядов. Снаряды землю долбят, а мины своими низкостелющимися осколками секут все, что встретится на пути. Даже ковыль под корень скашивают.
От минометного огня одно спасение — бросок вперед. Иван оглянулся, чтобы поторопить курсантов. Увидел зеленый шит пулемета над голубой проседью низкорослого бурьяна.
— Вперед! — крикнул он и кинулся к доту. Метров сорок пробежал. Пуля цокнула, перебила ремешок каски у самого уха. Каска покатилась, подскакивая на кочках.
В траншее Иван встретился с незнакомым сержантом- санинетруктором. Молодой, с белесыми коротко стриженными волосами, по которым из‑под пилотки струился пот, он, тяжело пыхтя, волочил за собой на плащ — палатке раненого бойца.
— Это во время артналета… — сказал санинструктор. — Прямо возле его окопа снаряд разорвался.
Боец смотрел на Берестова темнеющими от боли глазами.
Ноги у Ивана подламывались. Он кинулся на Подзорова:
— Почему молчат пулеметы?
Подзоров с укоризной зыркнул в сторону Прова Трофимовича.
— Вам лишь бы стрелять, а куда, зачем… — вздохнул Пров Трофимович. — Для того, чтобы раньше времени себя обнаружить? Так это в нашу задачу не входит… А вот когда они поднимутся в атаку, тогда мы огонька и всыпем…
Берестов раздвинул кусты чилижника, оглядел степь. Ни души. Прижались немцы к земле, постреливают.
— Наверное, танки свои ждут, — сказал Пров Трофимович. — Без танков немцы в атаку редко ходят. Прятаться не за что…
За спиной кашлянул Бугорков.
— А где Стахов? — спросил Берестов.
Бугорков, виновато моргая глазами, вытянулся, ожидая разноса за то, что оставил Стахова одного с пулеметом, и вдруг заискрился радостной улыбкой: увидел Стахова живым.
— Собственной персоной!
Стахов спрыгнул в окоп и с!>ал быстро подтягивать к себе обмотку, на другом конце которой был привязан пулемет…
— Все‑таки я их перехитрил, гадов! — сказал Стахов. Он дышал тяжело и отрывисто, как загнанная лошадь. На поясе у Стахова болталась каска.
— Ваша, — передал он каску Берестову.
Иван долго, по — мальчишески удивленно рассматривал ремешок, обрезанный пулей.
На бруствере разорвалась мина.
— Из ротного миномета пуляет, — сказал Пров Трофимович. — Значит, близко где‑то сидит.
Берестов вновь слегка раздвинул кусты чилижника. Метрах в двухстах увидел «грудную цель». Приподнявшись над ковылем, немец высматривал, куда послать следующую мину. Не спуская глаз, Берестов протянул руку за спину. Бугорков подал ему винтовку. Иван прицелился. «Вогнать пулю в живого человека?!..» Опустил винтовку. И тут же обругал себя: «Вот еще жалостливая русская душа!.. Он по нас — минами, а я…» Прицелился вторично. Сухой, как удар кнута, выстрел хлестнул по ушам.
Немца скрыла волна ковыля.
— Есть один, — отметил Бугорков. Он взял из рук лейтенанта свою винтовку и надрезал ножом насечку на ложе.
— А их там!.. — выглядывая из‑за спины Ивана, воскликнул Стахов. И кинулся к пулемету.
Иван теперь уже и сам видел, как густо отливали в ковыле солнечными бликами каски.
— Как саранчи!.. — протянул Бугорков.
— Огонь! — подал Иван команду пулеметным расчетам.
Ду — ду — ду — ду… тру — ду — ду… — вперебивку застучали все
три станковых пулемета. И сразу же на дот посыпались мины. Лес взрывов вырос над холмом. Треск такой, словно над головой распарывали прочное парусиновое полотно. В просвете между столбами взрывов Иван увидел летящую на
