хотел предложить, – с радостью согласился замминистра и был таков.
– Устраивайтесь, господин посол, – указал Гали на стул между двоих генералов, как и прочие приглашенные, Виктору Викторовичу не знакомых.
Не успел Посувалюк и толком усесться, как почувствовал на себе пристальный взгляд. Причем настолько заинтересованный, что равновесие, едва обретенное, улетучилось.
Любопытствующий – гражданский, сидит слева, у входной двери. Беззастенчиво уставился, но не в «зеркало души», а как бы в корпус, сантиметр за сантиметром обследуя гардероб. Посувалюк вызов не принял, делая вид, что интереса к своей персоне не замечает – смотрел на огромный портрет Саддама, над головой Мухаммеда Гали. Даже чертыхнулся про себя: «И в берлоге агитка…»
Вскоре заметил, что явно не праздный наблюдатель привлек внимание завканцелярией. Казалось, Гали озадачился: бесцеремонный вуайеризм в адрес почетного гостя – с чего бы это?
Почувствовав, что переусердствовал, наблюдатель увел глаза в сторону, но не надолго. Вновь заступил на пост, как только Гали вернулся к своим бумагам.
Впал в недоумение и сам «объект», но не мимолетное, а на всю катушку. То, что ладный, спортивного вида надсмотрщик по его душу, малейших сомнений не возникало. Но непринужденная реакция завканцелярией наводила на мысль: на тщательно выверенную западню не похоже. «Вели» бы как-то по-другому, согласованнее что ли…
Входная дверь резко распахнулась. В приемной, руки в карманах, Мунир Аббас, директор «Мухабарата», не шапочно послу знакомый – на правительственных приемах сталкивались не раз. Тут Виктора Викторовича осенило: именно Аббас распекал докладчика четверть часа назад. То, что голос чем-то ему знаком, тогда, в смятении чувств, просто не отложилось.
И тебе ни приветствия, ни кивка, точно пересеклись впервые. Зато тот же, что и у вуайериста, в ту же область, ставший спаренным взгляд, буквально прожигающий внутренности.
На сей раз посол вызов принял: откинувшись на спинку стула, раскованно, с пропечатанной в лике иронией, на директора глядел, не моргая.
Спустя мгновение-другое он ощутил необычную пустоту внутри, но, откуда та напасть, не разобрать. Между тем инквизиция уже переглядывалась друг с другом, бессловесно, лишь им понятной мимикой общаясь. Тут принявшего вызов, точно бризом обдало: хитринка, пропечатавшаяся в его лике, дико неуместна, выдает с головой. Нужно смыть, соскрести, во что бы то ни стало!
Но… не получалось, точно вся материя погрузилась во фреон, отпочковавшись от разума.
Привел в чувство зычный, громче обычного, голос завканцелярией:
– Господин Посувалюк, президент готов вас принять!
Если в том отсеке Саддам, то все получится, бесстрастно, диссонансом скачкам умонастроения, подумал он. Расслабленно встал на ноги, поправил пиджак, галстук и двинулся, видя перед собой лишь металлическую, мышиного цвета дверь, ведущую, он уверовал, к избавлению. Коль не только антисаддамовский заговор своей, за пределом дерзости, задумкой, а и он сам, вшив «психокорректор» во внутренний карман, «Мухабарат» перехитрил. Эта вера, сугубо эмоциональная и оторванная от ландшафта, на который только предстояло взойти, его настолько увлекла, что юркнувшего за ним в отсек Мунира Аббаса он не заметил.
Виктор Викторович ожидал от кабинета Хусейна чего угодно, только не скромных, ничем не больше приемной, размеров. Как и того, что обстановка в нем – походно-полевая, нет и намека на роскошь президентского дворца
Три узких, похоже, армейских стола, сдвинуты друг к другу. За центральным – кормчий. Сын Кусай и Тарик Азиз, правая рука, – за двумя другими, по бокам. И, не поверить, ближневосточный Мао, изможденный внешне, выбитый из личины небожителя, доброжелательно улыбается, оглядываясь на опыт их личного общения, в первый раз. Стало быть, совершенно однозначно, о возможном покушении ему даже не намекнули. Может, у «Мухабарата» свой интерес или дрейфят, зная, что головы полетят? Впрочем, какая разница? И слава Богу!
Но что это: Ирак согласен покинуть Кувейт, подчиняясь ультиматуму? Не послышалось ли? Вроде, нет… И график вывода войск, и репарации, пусть о их размере и сроках ни слова. Вот это да! Какой ты на хрен дипломат со своим никчемным, из бабьих вздохов, прогнозом?! Это же мир! Мир, понимаешь?! Кто, кроме тебя и Примакова, отличился здесь? Достанут родственники покойного юноши или нет, в пантеоне истории – за тобой место! А сотни тысяч, если ни миллионы, жизней, которые сохранены? А престиж отчизны, на пороге харакири, – не возродит ли ее сенсационный прорыв? Так что дом ты построил и пальму века посадил! Ну а грех, хотя бы перед сирыми и беззащитными, смыл полностью. «Рогатку» – к едрене фене!
… начало вывода кувейтского контингента – 15 марта, завершение – 15 мая…
Стоп, не понял! Да, сегодня – пятнадцатое, но января, последний оговоренный ультиматумом для вывода войск день. При чем здесь март и, тем более, май?! На всю логистику – 72 часа и ни минуты больше – как того требует ультиматум. У них что, его текст затерялся? Понятное дело, нет…
… иракское правительство требует твердых, убедительных гарантий, что с выводом первых подразделений начнется пропорциональный демонтаж сил коалиции…
Н-да, ничего ты не ошибся… Некрофилия в восточной трактовке. Та самая, когда объегорить ближнего – повседневная практическая норма. Безнадежно, словом. Так что… будет Саддаму март, май, «минитмен» и свисток… А пока – «рогатка». Дочитал бы Азиз скорее… Вопрос, однако: «операбелен» ли случай, столь запущенный? И… как забыл такое? По регламенту этой процедуры ответ иракского правительства можно только принять. Никаких комментариев! Стало быть, пуляй сколько хочешь, а вот, кроме «благодарю» и «до свиданья», по этикету – ни слова. Тем самым любая отсебятина – та самая шапка, которая на бомбисте горит. Сработай «психокорректор», «смысловой капкан» рано или поздно вспомнится. Значит, в контексте содеянного, по-любому, конец.
Ну и бог с ним! Сделай, освободи душу, хлопнув дверью напоследок! Сколько можно в своем чулане, невыносимо спертом, трястись!
…. прошу немедленно передать господину Горбачеву.
Посувалюк открыл папку, переданную Саддамом Хусейном, рассеянно провел глазами по единственному листу и аккуратненько, точно там ценный экспонат гербария, прикрыл.
– У меня для вас сверхсекретная информация, господин президент, – распрямившись, обратился посол.
Правящая Ираком троица навострила уши, но излучала скорее недоумение, нежели интерес.
– Примени Ирак отравляющие вещества, по моим сведениям, американцы затопят зарином Багдад, – продолжил посол, – а это десятки тысяч мучительных смертей…
Тарик Азиз шумно сглотнул, точно проглотил горькую пилюлю без воды, Саддам Хусейн заморгал, ну а Кусай, почесывал подбородок, казалось, с трудом переваривая услышанное.
Тут посол скривился, одновременно хватаясь за сердце правой рукой. Только не ладонью, а большим и указательным пальцем – на расстоянии двух сантиметров друг от друга и, казалось, начал пальпировать. На самом деле он их вдавливал в грудную клетку.
В следующее мгновение Виктор Викторович испытал два нежданных ощущения: некто толкнул его в правое плечо, сбивая расположение его корпуса влево, и отвратную дрожь, излучаемую вшитой в пиджак заколкой.
Он вскочил на ноги, мечась
