с признанием государственного регулирования, кейнсианства и социальных реформ. Уильям Домхофф демонстрирует, как в 1970-х годах Комитет содействия экономическому развитию,[635] который представлял интересы управлявших многими крупнейшими компаниями США «корпоративных умеренных» и организовывал политические предложения от их имени, уступал свою влиятельность более жёстким правым организациям наподобие Круглого стола бизнеса.[636] Домхофф прослеживает последствия этого сдвига для организации деловой элиты и её мнений по поводу федеральной политики и законодательства. Круглый стол бизнеса, в свою очередь, утрачивал влияние в 1990-х годах, когда заведомо крупнейшей лоббистской организацией страны стала Торговая палата, напрямую связанная с Республиканской партией. Она избегала двухпартийного подхода к продвижению повестки резкого сокращения социальных программ, дерегулирования и снижения налогов для богатых.[637]
В работах, посвящённых консервативным движениям, сдвиг деловых элит, а также Демократической и Республиканской партий вправо изображается в качестве главным образом вопроса желания и ресурсов. Консервативные бизнесмены, поддерживаемые, согласно некоторым утверждениям, социальными консерваторами, решили, мол, что хотят развернуть вспять Новый курс и последующие реформы. В дальнейшем они вкладывали ресурсы, необходимые для поддержания долгосрочной стратегии создания фондов и каналов в СМИ, развивающих и пропагандирующих консервативные идеи.[638]
Проблема подобного хода рассуждений, указывает Домхофф,[639] заключается в том, что правая оппозиция Новому курсу существовала с момента избрания президентом Франклина Делано Рузвельта, точно так же, как предприниматели противостояли реформам Эры прогрессивизма.[640] Состоявшийся после 1960-х годов триумф правых невозможно объяснить с точки зрения желаний или дальновидности богатых бизнесменов. Предпринимателей, которые противостояли программам перераспределения доходов и социальных благ, предоставляя финансирование политикам и организациям, способным бросить вызов прогрессивному правительству, хватало всегда. На деле же объяснения требует то, каким образом желания бизнесменов и усилия, порождаемые этими желаниями, начиная с 1970-х годов привели к тому успеху, которого они не могли добиться в предшествующие десятилетия.
Одно из возможных объяснений можно обнаружить в утверждении Фреда Блока о том, что деловые элиты повернулись против экспансивных программ правительства, поскольку администрации Джонсона и Никсона не смогли выиграть или прекратить Вьетнамскую войну, управлять политическим недовольством и сформулировать меры, способные справиться с экономическим спадом.
«Совокупное воздействие на бизнес неверных политических шагов, предпринятых Джонсоном и Никсоном между 1964 и 1974 годами, сложно преувеличить. То обстоятельство, что ни тот, ни другой из этих многоопытных центристских политиков не смогли обеспечить противодействие многочисленным проблемам, с которыми сталкивались Соединённые Штаты, вело их к мучительной переоценке представлений об американской политике. Если в двух словах, то Джонсон и Никсон решили, что "принципиально важный центр" невозможно удержать, а следовательно, им необходимо уходить от поддержки сторонников "большого правительства" среди политиков обеих партий».[641]
На протяжении 1960-х годов, утверждает Блок, значительная часть крупного бизнеса поддерживала кейнсианские меры и социальные программы. Этой группы в альянсе с профсоюзами и самодовольными государственными чиновниками было достаточно для того, чтобы отбивать контраргументы справа в адрес новых социальных программ. Картина 1960-х годов, представленная Блоком, отражает то состояние консенсуса элит, которое было описано в этой главе выше. Однако объяснение Блоком ухода от «корпоративного либерализма» главным образом сосредоточено на представлениях и идеологии элит: крупный бизнес был разочарован разногласиями и неудачами государства 1960-1970-х годов, а потому склонялся к соблазнам рыночного фундаментализма.
В анализе Блока и аналогичных утверждениях, связывающих падение либерализма с его политическими неудачами 1960-х годов, присутствуют две проблемы. Во-первых, Блок не может объяснить, почему усилившееся правое крыло порождало те неравномерные результаты неолиберализма, которые были отмечены выше. В другой работе[642] Блок точно описывает сохраняющуюся роль американского государства в регулировании и субсидировании бизнеса, а также в предложении выгод для среднего класса, однако он не обнаруживает какого-либо механизма, объясняющего то, каким образом правительство выходило из игры в одних, а не других сферах.
Во-вторых, необходимо проявлять осторожность, чтобы не преувеличивать политические дефекты 1960-х годов. Законодательство о гражданских правах, судебные решения и социальные программы Великого общества действительно успешно добивались заявляемых ими целей устранения правовой сегрегации и сокращения уровня бедности, который снизился с 22% американского населения в 1960 году до 12% в 1969 году.[643] Неудовлетворённость внутренней политикой государства при администрациях Никсона и Джонсона в действительности исходила главным образом от народных масс слева и справа, а не от элит. Не корпоративные элиты, а масштабные группы населения воспринимали предпринимаемые этими администрациями эгалитарные и реформистские меры в качестве идеологического выбора, а не объективного применения правовых норм или экспертного знания. Когда данное представление получило оформление со стороны политических конъюнктурщиков на правом фланге, включая самого Никсона (несмотря на попытки его администрации отменить сегрегацию в школах южных штатов и ввести положительную дискриминацию),[644] эти меры вызвали более масштабное и более устойчивое, хотя и менее интенсивное сопротивление справа, чем противодействие Вьетнамской войне слева.
Никсон блестяще принимал меры, следствием которых стало размежевание отдельных групп электората Демократической партии. В качестве примера можно привести ситуацию, когда администрация Никсона вынудила строительные профсоюзы принимать планы позитивной дискриминации. Это вызвало раздражение части белых рабочих в отношении афроамериканцев, хотя и привело к росту массы строительных рабочих такими способами, которые в конечном итоге подрывали контроль профсоюзов над строительными профессиями в крупных городах северных штатов.[645] (Передача мэром Нью-Йорка Джоном Линдси контроля над городскими школами советам, выбираемым местными сообществами, также обернулась конфликтом между либеральными и охваченными профсоюзами школьными учителями, среди которых было много евреев, и афроамериканцами, хотя Линдси, в отличие от Никсона, был не последователем макиавеллизма, а просто очень глупым человеком.)
Реакционная политика сочетала разнообразные элементы, и разные авторы подчёркивали её отдельные аспекты. Для одних, включая Мартина Лютера Кинга, реакция была признаком того, «что расизм пустил в Америке очень глубокие корни», причём на севере точно так же, как и на юге.[646] Другие рассматривают реакцию в качестве спонтанного ответа на самонадеянность и культурную бестолковость студенческих радикалов[647] или вызова в адрес тех, что, как уверен Дональд Уоррен,[648] являлся либеральными союзниками радикалов в правительстве. Отдельная группа авторов упирает на антифеминистские[649] или религиозно-фундаменталистские[650] элементы реакционной политики. Ким Филлипс-Фейн[651] обнаруживает, что распоряжение Внутренней налоговой службы 1978 года, которым отменялось освобождение от налогов христианских школ с наличием сегрегации (так называемых сег-академий), привело к союзу религиозных правых с бизнесом против налоговых органов. Это случайное событие усиливало и популяризировало антиналоговую идеологию
