победы правых не были порождением стратегий, приведённых в действие в предшествующие десятилетия, или результатом внезапного и полного разочарования со стороны «корпоративных умеренных». Они стали следствием той перенастройки и той реструктуризации элит и классов, которые сначала, в 1970-х годах, трансформировали политику и привели к деградации правительственных органов, что, в свою очередь, обусловило дальнейшие изменения возможностей американских политических акторов как в государстве, так и в гражданском обществе.
Политических акторов мотивируют идеи и интересы, однако политические свершения происходят в конкретные моменты, когда оппоненты слабеют, альянсы усиливаются, а структурные препятствия исчезают. Если мы сможем проследить источники и ход политической трансформации в Соединённых Штатах начиная с 1960-х годов, то нам удастся понять, почему правые оказались способны препятствовать дальнейшей экспансии государства. Кроме того, мы сможем выяснить, почему за несколько десятилетий после Великого общества определённые государственные программы поддались усилиям по их сворачиванию, тогда как другие были сохранены или даже расширены.
Структура политического действия элиты
В послевоенные десятилетия для Соединённых Штатов был характерен консенсус в рамках двухкомпонентной структуры элиты, которая, как и схожая структура в Британии после гражданской войны, гарантировала, что местные и национальные элиты могут ограничивать взаимные попытки присваивать государственные полномочия и должности.[665] Корпорации национального уровня были связаны между собой общими фигурами в составах советов директоров, в центре которых находились крупнейшие коммерческие банки,[666] и вырабатывали совместные позиции по правительственной политике с помощью дискуссионно-политических/лоббистских групп.[667] Эти корпорации сосуществовали с региональными и локальными банками и компаниями, которые были защищены от конкуренции с более крупными соперниками из банковского сектора благодаря наличию регуляторных механизмов на уровне страны и штатов. Местные элиты обладали политической силой для поддержания этих механизмов за счёт влияния на своих представителей в Конгрессе и в правительствах своих штатов.
В последние десятилетия эта структура отношений между элитами трансформировалась благодаря волнам слияний в таких секторах, как банкинг, телекоммуникации, СМИ, ЖКХ, розничная торговля и сельское хозяйство,[668] а также в силу снижающейся способности национальных банков контролировать корпорации. Сначала антитрестовая политика США изменилась при Никсоне, однако общий процесс необходимо рассматривать как обладающий нарастающим эффектом. Каждое отдельное слияние устраняло ту или иную фирму, обладавшую определённым интересом и определённой степенью политической влиятельности в препятствии дальнейшим слияниям или регуляторным изменениям, которые позволили бы корпорациям национального масштаба посягать на привилегии и рынки локальных компаний. По мере исчезновения более мелких и имевших локальную базу компаний различия внутриотраслевых позиций по поводу правительственной политики в отдельных секторах сокращались, что формировало единые позиции, продвигавшие внедрение законодательных изменений.[669] Принятые в 1990-х годах законы о «реформах» банковского сектора и телекоммуникаций в предшествующие десятилетия не удавалось провести через Конгресс из-за лоббистского противодействия отдельных отраслевых групп с противоположными интересами. Слияния разрешали эти разногласия, поскольку второстепенные группы включались в структуру более крупных корпораций (или сами сливались, образуя новые крупные компании) и тем самым начинали разделять наиболее общие интересы своих отраслей. Дальнейший путь к новым волнам слияний и поглощений открыло дерегулирование,[670] что усиливало консолидацию элиты внутри основных отраслей.
Поскольку именно банки выступали главными действующими лицами в тех пересечениях в составах советов директоров, которые определяли корпоративную и правительственную политику в отношении деловых практик в период 1945–1968 годов, банковская консолидация и взаимосвязанные с ней изменения в американском финансовом регулировании и законодательстве воплощали собой общие изменения в структуре капитализма в США и направляли эти изменения. Банковские слияния были не только и даже не прежде всего процессом скупки банками национального масштаба более мелких локальных банков. Напротив, администрации Никсона и Рейгана прислуживали своим сторонникам среди бизнеса, которые по большей части находились за пределами банковских центров Нью-Йорка и Чикаго, позволяя региональным банкам сливаться и скупать конкурентов. Этот уклон легко объясняется электоральной базой Рейгана в южных и западных штатах. Для Никсона, при котором начался этот сдвиг, данная ориентация была несколько непредвиденной. Она была сформирована позицией его соперника по выдвижению кандидатуры на пост президента Нельсона Рокфеллера, который мёртвой хваткой держался за поддержку нью-йоркских банкиров, и благоприятными политическими возможностями на юге, открывшимися благодаря явному сдвигу демократов в направлении поддержки гражданских прав в 1960-х годах.
В 1980-1990-х годах прежде доминировавшие банки национального масштаба столкнулись с растущей конкуренцией со стороны восходящих новых региональных тяжеловесов, возникших благодаря слиянию более мелких соперников. Эта конкуренция и ослабление федерального регулирования,[671] которого требовали как национальные, так и крупные региональные банки, вели к тому, что первая из этих групп банков концентрировала свои ресурсы на более выгодном инвестиционном банкинге, всё больше отдаляясь от активного участия в структурах управления промышленными компаниями.[672] У небанковских же корпораций имелся всё больший набор финансовых компаний, к которым они могли обращаться за финансированием, характерным примером чего было активное появление «мусорных облигаций» в 1980-х годах и хедж-фондов в 1990-х. Тем самым банкиры утратили способность управлять компаниями в других секторах, тогда как взамен федеральное дерегулирование дало банкирам заинтересованность и возможности для того, чтобы сосредоточиться на разработке более выгодных финансовых инструментов и спекуляциях.
Консолидация внутри отдельных секторов способствовала тому, что правительственные институты и полномочия оказывались в ловушке у перечисленных элит. Это сужало пространство для автономных действий государственных акторов, ещё сильнее сокращая «организационно ограниченные имевшиеся в распоряжении способы политической мобилизации и коммуникации, открытые в 1990-х годах для президента США или союзников, продвигавших его политику».[673] Сочетание ослабленного государства и упадка профсоюзов «подрывало две из тех ключевых сил, которые дисциплинировали деловое сообщество… Следствием [упадка коммерческих банков] была парадоксальная ситуация, когда казалось, что у бизнеса отсутствует какой бы то ни было объединяющий институт, от которого исходят долгосрочные перспективы, хотя в то же самое время могущество бизнеса казалось практически неоспоримым. Это неудержимое могущество в сочетании с отсутствием дисциплинирующих сил — либо внутренних (банки), либо внешних (труд или государство) — могло внести свою лепту в эксцессы конца 1990-х — начала 2000-х годов».[674]
Джохан Чью и Джеральд Дэвис отмечают более бросающуюся в глаза деталь, обнаруживая, что после 2000 года происходит резкое сокращение связей между советами директоров разных компаний. Они демонстрируют, что корпорации, у которых было мало или вовсе не было таких пересечений, делают меньший денежный и человеческий вклад в гражданские организации и, что самое важное, осуществляют взносы в пользу республиканских или демократических кандидатов, а не распределяют их между
