— Не надо, — всё ещё сопротивлялся мальчик, хоть ему и очень хотелось взять деньги.
— Нет, надо, сыночек, надо, — повторяла старуха, отходя от мальчика.
Андрейка хотел вернуть деньги, но как-то так случилось, что бабка Анастасия куда-то исчезла, как сквозь землю провалилась.
Что делать с деньгами? В том, что их нужно отдать, сомнений не было. Но как это сделать? Не надо, не надо было их брать.
Андрейка вытащил из кармана пятёрку. Да, она была тут, в руке, это не приснилось.
— Ого, сколько денег! — неожиданно послышалось сзади, и Петя Ковалёв, ближайший друг Андрейки, стал рядом. — Что тебе велели купить?
Неожиданно для самого себя Андрейка ответил:
— Ничего не надо покупать. Это мои деньги.
— Ну? — не верилось Петру. — И мороженого можно?
Пути отступления Андрейке были отрезаны.
— И мороженого можно купить, — ответил он.
Они подошли к будке, на которой были нарисованы голубой медведь и зеленовато-серый пингвин, и вскоре от пятёрки осталось только воспоминание да холодок во рту.
«Так даже лучше, — подумал Андрейка, — пусть и следа от этих проклятых денег не останется… Ох, и выругал бы меня Иван, если бы узнал, откуда они!»
Идя с приятелем, довольный, но всё-таки неспокойный, он встретил около молочной Марину.
— Андрейка, возьми бидон и стань в очередь за молоком, а я за хлебом пойду, — сказала Марина.
Андрейка беспрекословно послушался — сейчас ему очень хотелось быть хорошим.
Марина заторопилась в булочную и тут увидела Кирилла Сидоренко. Он стоял вместе с Маковым перед афишей кинотеатра.
— Марина! — крикнул Сидоренко. — Ну, как дела? Бабка Анастасия больше не приходила?
— Приходила, — ответила Марина, и в это мгновение её осенило: конечно, это он, Кирилл, был у бабки. — Приходила, привет тебе передавала и просила больше не являться.
Кирилл засмеялся весело и громко.
— Нашёл себе работу, старух по ночам пугать, — тихо сказала Марина. — Эх ты, а я думала, ты настоящий человек.
И она отвернулась, не обращая больше внимания на очень довольного собою Кирилла.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Лейтенанту милиции Савочкину довольно долго пришлось ждать в приёмной парторга Калиновского завода Алексея Михайловича Ковалёва. Там, в кабинете, уже давно шло заседание парткома, оно должно было кончиться час назад, но затянулось.
Дело, ради которого он явился в партком, было заведомо неприятным, и у лейтенанта несколько раз появлялось желание встать и уйти, но каждый раз он пересиливал себя и оставался, только закуривал новую папиросу. Секретарша поглядывала на него сочувственно. Она даже спросила, по какому делу пришёл лейтенант. Савочкин от ответа уклонился.
Но когда начальник коммунхоза, красный и взъерошенный, наконец выбежал из кабинета, лейтенант Савочкин понял, что ожиданию его пришёл конец. Он посидел ещё минуту, пока разошлись члены парткома, и вошёл.
В кабинете ещё плавала дымная мгла. Красная скатерть чуть сползла вниз, в пепельницах торчали горы окурков. Ковалёв пытался открыть окно. Рама подавалась туго, парторг дёрнул сильнее, окно раскрылось, и потянуло холодным, свежим ветром.
— Садитесь, пожалуйста, товарищ Савочкин, — приветливо сказал Ковалёв, указывая на глубокое кресло и сам садясь к столу. — Извините, заставил вас ждать. Тут бились, бились с этим коммунхозовцем, насилу разобрались. Слушаю вас!
Он выжидательно и спокойно взглянул на лейтенанта Савочкина.
— Я пришёл к вам, товарищ Ковалёв, — тихо начал Савочкин, и этот сдержанный голос как-то не подходил к его большому, мясистому лицу, — я пришёл по делу, которое касается вас.
— Слушаю, — повторил Ковалёв.
— Это дело должно волновать больше вас, чем меня, — сказал, запинаясь, Савочкин, словно подыскивая каждою следующее слово и не зная, каким оно должно быть. — У вас есть сын Петро, сорокового года рождения…
— Да, есть, — улыбнулся парторг.
— Я знаю, — не ответил на улыбку Савочкин. — Так вот, я пришёл сказать вам, что Петра Ковалёва вместе с другими мальчиками его возраста в последнее время наши сотрудники довольно часто видят на улице около ресторана, около магазинов и вообще всюду, где собираются не слишком… — лейтенант помолчал, подбирая слово, — не слишком надёжные люди. И мы побаиваемся, что ребята принимают участие в тёмных делах.
— Не слишком ли они малы для этого?
— Нет, не малы. Мы знаем случаи…
— Случаи, случаи! — перебил лейтенанта Ковалёв. — У вас есть какие-нибудь факты или весь этот разговор опирается на хиромантию?
— Вчера на шестнадцатом участке обокрали табачный киоск.
— И это сделал Пётр Ковалёв?
— Нет. Я этого не думаю. Кто это сделал, мы ещё не знаем, но вся компания ребят вчерашний вечер провела в этом районе, и, мне кажется, это не случайно. Тут всяко может быть…
Ковалёв встал из-за стола.
— Слушайте, товарищ лейтенант, у нас сейчас поветрие такое, что-то вроде моды: считать, что у ответственных работников должны быть неудачные дети. Даже преступников среди них ищут, часто не имея никаких к тому оснований. Я вас очень попрошу: следующий раз, когда вы соберётесь ко мне, вооружиться фактами, а не предположениями… Это сохранит и ваше и моё время. Кроме того, прошу воспитание моих детей доверить мне. Думаю, что так будет лучше.
Савочкин тоже поднялся, лицо его покраснело.
— Извините, — запинаясь, сказал он. — Я только хотел… конечно… фактов нет… но когда будут, то будет поздно… надо заблаговременно…
— Об этом уж позвольте думать мне. Всего лучшего, товарищ Савочкин.
— Всего лучшего, — пробормотал вконец смущённый лейтенант и вышел.
Он жалел, что решился пойти к Ковалёву. Не надо было идти, не имея уличающих фактов. Тысячу раз не надо! Вот и оказался в каком-то дурацком, неприглядном положении не то клеветника, не то подхалима.
Поздно вечером, вернувшись домой, Ковалёв застал сына ещё за столом, взглянул на его весёлое курносое личико и опять вспомнил Савочкина. Не может ничего плохого сделать такой хороший мальчуган! Но всё-таки, чтобы развеять сомнение, Ковалёв спросил:
— Где это ты бегаешь по вечерам? Что у тебя там за компания такая?
Мальчик вскинул глаза на отца:
— А ты откуда знаешь?
— Я, брат, всё знаю. Так что же это за компания?
— Дай честное слово, что будешь молчать!
— Честное слово.
— Ох, у нас весёлая игра! Мы играем в партизан и подпольщиков. У нас всё как у настоящих. У нас клятва вечного молчания, а кто изменит, раз и навсегда выбывает из игры, и его никогда уже не примут.
— Я знаю про эту игру, — сказала мать, войдя в комнату. — Пусть себе играют.
Ковалёв засмеялся. Каким несерьёзным показался ему в этот момент лейтенант. Вот уж действительно, ничего не скажешь, нашёл где ловить преступников!
А на другой день Митька Кравчук, парень лет пятнадцати, верховод в этой партизанской игре, подошёл на улице к Андрейке и сказал:
— Здравствуй, друг. У меня к тебе дело.
— Какое?
— Ты бабку Галчиху знаешь?
— Галчиху? Нет.
— Эх ты! Как пятак брать, так знаешь, а как до дела дойдёт…
— Какой пятак?
— Пять рублей, что она тебе дала, проел?
— Бабка Анастасия?
— А кто же ещё! Слушай, я тебе свёрточек дам, он не тяжёлый, отвезёшь его в Дружковку. Денег на билет тоже дам. И скажи бабке, пусть мне обещанное приготовит.
— Я не поеду.
— Не поедешь? Деньги берёшь, а ехать не хочешь? Ладно, расскажу Ивану, как ты мороженое покупал!
Холодок пробежал по спине Андрейки. Знал же он, ведь знал, что будет беда из-за этих денег, — вот она и пришла!
— Пойдём, возьмёшь свёрток, — уже командовал Кравчук, и Андрейка послушался.
Они вошли в высокий серый дом. Митька вынес довольно большой, но очень лёгкий свёрток.
— Что тут? — спросил Андрей.
— Много будешь знать — скоро состаришься.
Андрейке стало не по себе. Что-то подозрительное было в этом деле. И зачем он взял деньги! А здорово её прозвали: «Бабка Галчиха!» Здорово! Скорее отвезти свёрток и забыть про всё.
Андрейка поехал. Бабка Анастасия встретила его как самого близкого человека. Только когда мальчик напомнил про «обещанное», чуть нахмурилась, но ничего не сказала.
— Спасибо тебе, Андрюшенька, спасибо, моё родное дитятко, — приговаривала старуха. — А Дмитрию скажи: всё у меня есть, ничего больше посылать не надо, а то люди завистливы, могут его подаркам позавидовать. Спасибо, сыночек, спасибо.
Андрейка помчался догмой с чувством огромного облегчения. Он отработал свою пятёрку, и бабка Галчиха не вправе больше от него чего-нибудь требовать.
Он прибежал домой, открыл дверь и замер от ужаса — на диване в столовой сидел старшина милиции и о чём-то разговаривал с Иваном и сёстрами. На лбу у Андрейки выступил пот. Зачем здесь милиционер? Может, что-нибудь случилось дома? Нет, не похоже!
