— Это же от чистого сердца. Взаймы.
Марина хотела что-то сказать и не смогла. Тяжёлый, твёрдый ком стоял у неё в горле.
— Взаймы! — оправдывался Шаронов. Он в глубине души далее обиделся: ведь он и в самом деле совершенно искренне хотел помочь.
Марина сделала два шага вперёд, директор ателье замахал на неё руками и быстро выскочил за дверь. Дверь грохнула как пушечный выстрел. На площадке Шаронов остановился, испуганно оглянулся, покачал головой.
— Ну и темперамент! — сказал он.
Ещё раз взглянул на дверь и медленно пошёл вниз.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Кирилла, когда он пришёл с Иваном к Железнякам, дети встретили приветливо, но насторожённо. Они уже много слышали о нём, и в их воображении учитель брата выглядел здоровенным парнем, грубым и самовлюблённым.
А тут в комнату вошёл высокий двадцатилетний юноша с очень приятным открытым лицом и тонкими усиками, весело со всеми поздоровался, легко поднял и снова поставил на место Андрейку, может быть, только на одно мгновение больше, чем следует, задержался взглядом на лице Марины, крепко и уважительно пожал руку серьёзной Христине и сел на заслуженный диван семейства Железняков. И странное дело, — несмотря на предубеждение, все сразу почувствовали себя с ним просто и непринуждённо, словно Кирилл всегда жил тут.
На столе стояли четыре тарелки: дети, как всегда, ждали к обеду Ивана. Но обед был из картофельного супа и варенной в мундире картошки, и это обеспокоило Марину.
«Ну, будет он рассказывать, как в гости ходил!» — думала девушка, идя на кухню и моргая брату.
Иван, хорошо всё понимая, вышел на кухню, и вскоре Кирилл услыхал его негромкий смех.
— Что это вы там смеялись? — спросил он, когда Железняк вернулся из кухни, ведя за собой встревоженную сестру.
— А это Марина просила тебе передать, что на обед будет картофельный суп и варёная картошка, — весело ответил Иван.
Марина вспыхнула, сердито поглядела на брата.
— Христя. неси ещё одну тарелку, — уже командовал Иван. — Ты понимаешь, — сказал он Кириллу, — мы до получки на мели сидим.
Он, смеясь и ничуть не стесняясь, рассказал о посещении бабки, но на Кирилла эта история произвела неожиданное впечатление.
— Вот стерва баба! — сказал он с потемневшим лицом. — Да из неё не только триста рублей, а душу надо вынуть.
Он сказал это тихо, удивительно спокойно, словно примерялся, как вынет из бабки Анастасии душу.
«Такой и в самом деле может вынуть душу», — подумала Марина, и сердце её замерло — слишком уж много неожиданностей таилось под ослепительной, только чуть-чуть прикрытой золотистыми усиками улыбкой.
Они ели суп, затем картофель, но лицо Кирилла не светлело. Иногда он посматривал на ходики, словно куда-то спешил. Он долго молчал, что-то детально обдумывал, наконец встал из-за стола.
— Благодарю, хозяюшка, — сказал он, обращаясь к Марине, — думал я у вас в гостях подольше посидеть, да, понимаете, одно дело вспомнил.
— Посидите, — солидно предложил Андрейка. Кирилл ему очень понравился.
— Мы уроки учить пойдём в другую комнату, — вставила Христя, которая решила ни за что на свете не отступать от железного распорядка: гости не гости, а уроки должны быть выучены.
— Останьтесь, — любезно предложила Марина.
Кирилл взглянул на неё, улыбнулся: ну и чертёнок!
А золотисто-карие глаза такие, что смотреть страшно…
— Нет, надо идти, — лукаво сощурившись, сказал он, отвечая на свои мысли. — Надо идти. До завтра!
Двери за Сидоренко закрылись. В столовой стало тихо, только было слышно, как под руками дежурной Христи хлюпает вода.
— Боюсь я твоего Сидоренко, — сказала наконец Марина. — Страшно с ним: сидишь рядом и не знаешь, улыбнётся он тебе или ударит. Такой и убить может.
— Нет, он на Героя Советского Союза похож, — безапелляционно заявил Андрейка. — Все герои такие, как он.
Иван, слушая и улыбаясь, поглядывал то на брата, то на сестру.
А в это время Кирилл в тамбуре товарного поезда ехал в Дружковку. Промелькнули налево высокие домны Куйбышевского завода, потом широкий простор кое-где заснеженных полей. Холодный ветер посвистывал в мелодичных, словно на разные тона настроенных телеграфных проводах. В тёмно-синем небе висела луна, похожая на аккуратно отрезанный ломтик лимона. «Таки-так, таки-так», — выстукивали колёса.
Ещё несколько минут езды — и Кирилл спрыгнул на землю.
— Ну подожди же, чёртова баба! — тихо сказал он.
Безошибочно, по запаху, нашёл платформу с каменным углём, захватил полную горсть, потёр лицо и сразу стал похож на гоголевского чёрта. Блестели только белки глаз да зубы.
Потом он не спеша отправился на окраину, где жила бабка Анастасия. Он шёл, и ему очень нравилась эта ночная экспедиция. Было в ней что-то дерзкое, опасное и одновременно благородное. Он должен был наказать подлость, ему хотелось это сделать весело и остроумно, чтобы люди рассказывали потом друг другу, какую штуку выкинул Кирилл Сидоренко.
Он подошёл к маленькому домику. У бабки Анастасии ещё горел свет. Она жила одна, но, чтобы не нарваться на какого-нибудь гостя, Кирилл прислушался у ставен. Потом постучал и сейчас же услыхал старческие шаги.
— Кто там? — послышался тихий голос.
— Откройте, бабушка Анастасия, это я. Это я, Иван Железняк.
— А, это ты, Ваня?!
Задвижка соскочила.
— Что, пальтишко принёс? Я же говорила…
Дверь открылась, и Кирилл вошёл в тихую, тёплую, пропахшую ромашкой комнату бабки Анастасии. Здесь был мягкий, уютный свет. Перед иконой Николая-чудотворца горела лампадка.
— Свят, свят, рассыпься, рассыпься! — шептала бабка. — Нет у меня ничего, миленький, ни богатства, ни денег…
Бабка сразу увидела, что это совсем не Иван Железняк. Кирилл был намного выше и массивнее. Она вглядывалась в чёрное лицо и видела только сияющие зубы да белки. Кирилл щёлкнул выключателем, и в комнате наступила полутьма, только едва заметно колебался огонёк лампадки, освещая стены и потолок неясным светом.
— Чего тебе надо? — завизжала Анастасия Петровна.
— Сядь, бабка, сядь и слушай. Пора тебе думать про загробную жизнь. А ты, старая грешница, что делаешь?
Кирилл обличал, и сердце его колотилось от радостного возбуждения.
— Ты что с Иваном Железняком сделала? Последние деньги у сирот взяла? Повесить тебя вверх ногами за этот грех мало!
— Ой, сыночек! Чёрт попутал, чёрт попутал… Завтра же пойду и все деньги отдам…
— Не отдашь, а снова дашь им взаймы триста рублей, без заклада дашь! Потому что я тебя, бабку Галчиху, знаю: ты Гавриленко золотые часы так и не вернула? Я и ещё кое-какие твои махинации знаю.
Тут бабка вконец перепугалась:
— Поеду, сыночек, поеду! И дам им взаймы, не быть мне в раю, век гореть в геенне огненной!
— В раю ты, бабка, и так не будешь, это я могу тебе гарантировать. Ясно?
— Ясно, сыночек. Это меня нечистый искусил…
— Нужна ты нечистому, искушать тебя!
И Кирилл, очень довольный собой, вышел из комнаты. Чисто сделано, ничего не скажешь! Насвистывая песню, он направился к вокзалу. Вспоминая противную старуху, он презрительно сплёвывал сквозь зубы: водится же на свете такая нечисть!
А бабка Анастасия, едва закрылась за незваным гостем дверь, забегала по комнате.
Её тень металась по стене, и казалось, что это огромная хищная птица клюёт-клюёт и никак не может достать клювом до земли.
Утром Иван явился в цех, как всегда, точно. Давно уже он не видел Сидоренко в таком хорошем настроении,
— Ну, как спалось? — спросил Кирилл.
— Отлично!
— Мне тоже, как никогда, весёлые сны снились. — Он расхохотался, потом уже серьёзно сказал: — Сегодня будем подшипники шабрить.
Иван молча кивнул головой.
— Смотри, — продолжал Кирилл, — тут главное не видеть, а чувствовать, где надо металл снимать. Хоть краска тебе и точно покажет, а всё-таки руки сами должны знать, что к чему. Смотри, как это делается.
Иван попробовал. Он старался точно следовать движениям Кирилла, и дело сразу пошло на лад. С некоторого времени у Ивана пропало чувство неуверенности, он уже «обтёрся», как говорил Максим Половинка, и всё в цехе стало казаться ему значительно легче и проще. Появлялся навык, уже не приходилось напряжённо следить за каждым движением рук, держащих напильник или зубило.
Прогудел гудок на перерыв, и все направились в столовую, но Иван остался около верстака. Из бумажного кулька он вытащил две печёные картофелины, кусочек хлеба, щепотку соли и с аппетитом принялся за еду.
И как раз во время этого скромного завтрака подошёл Саша Бакай, секретарь комсомольской организации первого цеха. Саша недавно вернулся из армии, из-под обычного ватника, какие зимой носили все рабочие Калиновки, у него выглядывал воротничок гимнастёрки с белой полосочкой крахмального подворотничка. В этом цехе он работал и до призыва, а отслужив три года, встал на своё место у большого строгального станка словно из отпуска вернулся.
