там, на Витиме, он молча шел вслед за Драгиным. Поддерживал старика и все боялся, как бы тот не свалился с кручи, так как местами тропинка тянулась по самому краю обрыва над ворчавшим внизу Витимом. Он тогда не мог разобраться, чего же опасался больше — что погибнет старик или вместе с ним исчезнут яковлевские драгоценности и то злополучное письмо. Вначале, еще в избушке, он хотел все изъять, но решил, что письмо и драгоценности должен доставить и сдать сам Драгин, объяснив, как они к нему попали.
В прокуратуру они пришли в конце рабочего дня, когда прокурор собрался домой. Сначала он нетерпеливо слушал Сомова, а потом, когда понял, в чем дело, вызвал следователя — пожилую женщину, велел ей найти понятых, и прямо в его кабинете начали переписывать содержимое шкатулки. Золотых и платиновых вещей с драгоценными камнями оказалось много. Перечень занял несколько страниц. Когда, наконец, с описью было покончено и шкатулка, упакованная в бумагу и опечатанная сургучными печатями, улеглась в прокурорском сейфе, дошла очередь до письма. Начался допрос Драгина, следователь записывала показания, а прокурор и Сомов задавали вопросы...
— После допроса Драгина, — продолжал Сомов, — стало очевидно, что он семью Яковлевых не убивал и к этому преступлению не имеет отношения.
— Хватит загадок, Сомов, не темни, давай подробно, — восстанавливая тишину, потребовал председательствующий.
— Там, в прокуратуре, в Романовке, — продолжал Сомов, — Драгин рассказал, что вместе с Фридрихом Лыткиным он несколько сезонов белковал, заготавливал рыбу, добывал кедровые орехи и не раз рассказывал ему о своих богатых родственниках. Зимой 1959 года после окончания охоты они заготавливали лес и комлем падающей лиственницы Фридриху перебило ногу. Лечили его в Романовке, затем в Чите, а летом следующего, шестидесятого года отправили на курорт. Спиридон попросил его навести справки о родственниках, и Лыткин привез их адрес. В том же году зимой Лыткин собрался в Москву показать специалистам больную ногу, и Драгин попросил его заехать в наш город и передать письмо и гостинцы своим родственникам. Лыткин, как потом он сам говорил Драгину, через щель в двери передал письмо Марфе, она прочла и впустила его в квартиру. Преступник оглушил хозяйку, убил больного Родиона, а когда пришла Людмила, то расправился и с ней. Лыткин пытал Марфу, и она сказала о тайнике. Захватил шкатулку, наличные деньги, а заодно письмо и посылку Драгина, чтоб не оставлять улик, поджег квартиру и в этот же день отправился в Москву. В столице Фридриха насмерть перепугала случайная проверка документов, и он вернулся в Романовку переждать, пока кончится переполох, связанный с убийством. Но и в Романовке Лыткину оставаться было страшно. Сестра, жена Спиридона, рассказала, что к ней приходили работники милиции и спрашивали Спиридона, который в то время по заданию заготконторы собирал у охотников пушнину, ездил по всему району. Пока Алексей Иванович Фролов отыскивал и затем допрашивал Драгина в Улан-Телембе, Лыткин распустил слух, что уезжает на север. Но ему было страшно выбираться на железную дорогу, где милиция, где проверяют документы, и он подался в тайгу, в затон. Решил укрыться в драгинской избушке, где были съестные припасы, порох и дробь. После разговора с Фроловым Драгин сразу же догадался, что убийство и ограбление Яковлевых — дело рук его племянника. Но свое предположение на допросе он скрыл и начал искать Лыткина сам. Совершенно неожиданно он встретил его в своей избушке. Вначале Фридрих солгал, сказав, что не был у Яковлевых, но Спиридон, зная подробности их гибели, заставил Лыткина сознаться в убийстве своих родственников и собственноручно написать признание на том самом письме, из-за которого Марфа открыла дверь незнакомому человеку. Лыткин написал, а потом схватился за нож, но Драгин успел выстрелить первым.
Вместе с прокурором, судебно-медицинским экспертом и работниками милиции мы уже на катере отправились в затон. Драгин показал место, где похоронил труп, и мы произвели эксгумацию. На останках судебно-медицинский врач нашел осколочный перелом правого бедра, и впоследствии экспертиза, сравнивая рентгенограмму, установила точно, что убит именно Лыткин. Убит выстрелом в грудь зарядом картечи. Еще там, на месте эксгумации, Драгину стало плохо: он потерял сознание. Мы на носилках перенесли его на катер, доставили в Романовку, положили в больницу, но с ним случился второй инфаркт, и он умер.
— Есть к Сомову вопросы? — спросил председательствующий. Но зал молчал. Казалось, каждый старался осмыслить услышанное. — Если вопросов нет, предоставим слово начальнику инспекции.
— К тому, что рассказал нам Сомов о деле Яковлевых, мне фактически добавить нечего, — начал полковник. — Жаль, конечно, что, выступая с этой трибуны, он не дал оценку своим поступкам. Мы много и подолгу с ним разговаривали, и я понял, что Сомов до сих пор не раскаивается в том, что сделал. А если и соглашается, что грубейшим образом нарушил законность, то тут же не забывает напомнить, что «он раскрыл».
— За что наказали Фролова? — кто-то выкрикнул из зала. И сразу же еще несколько человек повторили этот вопрос.
— Сегодня начальник управления по материалам нашего расследования подписал два приказа.
Начальник инспекции развязал тесемки своей папки, вытащил документ и стал читать:
— «...За слабую воспитательную работу и недостаточный контроль за подчиненными, в результате чего в отделе было допущено грубейшее нарушение социалистической законности, начальнику уголовного розыска полковнику А. Ф. Смирнову объявить строгий выговор. Начальника первого отделения отдела уголовного розыска майора А. И. Фролова предупредить о неполном служебном соответствии». — Начальник инспекции пристально оглядел примолкший зал, отложил приказ и продолжал: — Не разобрались они в характере своего подчиненного, не контролировали должным образом его работу. Не поняли, что раскрытие сложного преступления для Сомова стало самоцелью, способом самоутверждения. Он не считался ни с законом, ни со средствами достижения своей цели. Только цель. Любой ценой. Гипертрофированное честолюбие в нашем деле граничит с профессиональной непригодностью. С коммунистов — руководителей отдела мы еще спросим. Но виноваты и комсомольцы. Не обратили достаточного внимания на нового сослуживца, оставили его наедине с его честолюбивыми планами. Сомов, как инспектор, как сотрудник уголовного розыска, как комсомолец, должен был поступить иначе. Ему достаточно было доложить майору Фролову или полковнику Смирнову сведения, которые он скрыл, и убийство Яковлевых было бы раскрыто законным путем. Кстати, Сомов подвел и отца своего — участника Великой Отечественной войны, кавалера многих правительственных наград. Отправившись в тайгу, он взял наградное оружие отца. Мы вынуждены были изъять именной пистолет. Как решите вы, комсомольцы, вопрос о пребывании
