Так Галилео передразнивал всех, кто говорил иначе, чем он. — А стоит лишний раз на нее посмотреть, он тебе еще вместо одной обе ноги оттяпает. Не мешало бы проучить ревнивца.
Того же мнения держался и толстяк Цеккини: когда-то ему принадлежал «Базар», а теперь от прошлого великолепия у него остался только большой живот. Он обещал, что его друг Корви что-нибудь придумает, чтобы досадить хирургу, и его многочисленные собутыльники заранее радовались. Но тут весь стоячий партер шарахнулся и расступился в обе стороны.
Что такое?.. Не сон ли это?.. Или неудачная шутка?
А между тем дамы — Рафаэлла, Тео и Лауретта — под прикрытием с тыла мамаши Фаринаджи выступали с таким уверенным видом, словно перед ними был не зрительный зал, а их привычный салон на виа Триполи. В ложах все вскочили с мест, и среди мертвой тишины Галилео Белотти возгласил:
— Добрый вечер всей честной компании!
Наверху и внизу прокатился по рядам смех. Музыканты в оркестре встали, всем хотелось увидеть появление дам. Они прошествовали через весь партер, направляясь к первому ряду кресел, где еще пустовали три места. Синьор Серафини так растерялся, что не сразу убрал шляпу с кресла Рафаэллы, и ей пришлось повелительно обратить на него свой подведенный взор, который в свое время подвигнул его не на одно деяние. Он вежливо поклонился.
— Браво, Серафини! — раздался голос сверху, и его ученик Колетто пронзительно свистнул, вложив в рот два пальца.
Мамаша Фаринаджи тщетно пыталась то справа, то слева втиснуть свои пышные формы в кресла второго ряда, где было ее место. В конце концов таможенный досмотрщик Лоретани и обе сестры Перничи вместе с лейтенантом Кантинелли вынуждены были, чтобы пропустить ее, выйти в проход. Лейтенант даже приложил руку к каске. Слуга кума Акилле подошел поближе со своим лимонадом, и вся эта группа так забила проход, что сапожник Малагоди с супругою не могли пробраться на свои места в первом ряду нумерованных скамей. По этому случаю между почтенной четой и булочником Крепалини состоялся обмен мнений весьма язвительного свойства, а между тем мамаша Фаринаджи тихонько попискивала, так как какой-то арендатор, стоявший по ту сторону прохода, делал небезуспешные попытки ее ущипнуть. С галерки неслись возгласы:
— Самая шикарная шляпка у Лауретта!
Или:
— Рафаэлла, как могла ты мне изменить и отдаться другому!
Толстуха Лауретта не поднимала глаз и только усердно жевала что-то. Тео показывала молодым клуб-менам, которые аплодировали двумя пальцами, кончик языка; Рафаэлла же, словно важная иностранка, оглядывала в публике женщин. Та, кого она удостаивала внимания, наклонялась к соседке и, не спуская глаз с нахалки, шепотом произносила одно лишь слово: «Безобразие!» «Безобразие!» — шелестело в ложах. «Безобразие!» — летело с верхнего яруса, и даже мужчины, занимавшие стоячие места в партере, не переставали повторять, стуча об пол палками: «Безобразие!» Мамаша Фаринаджи, кое-как добравшись до своего места, рухнула на него как подкошенная и, прижав руку к пышной груди, стала бросать во все стороны умильные взгляды. Невзирая на это, обе барышни Перничи уселись друг на дружку, словно боясь обжечься, и, как встревоженные наседки, беспокойно вертели головой, а синьора Камуцци, чья ложа приходилась рядом, очень медленно отвернулась и сплюнула. После чего она переставила свой стул в правый угол ложи и бесцеремонно уткнулась глазами в оркестр. Северино Сальватори, внимательно оглядывавший зал в монокль, поторопился стать между ней и тремя девицами.
— Спасибо, синьор, — сказала синьора Камуцци своим нежным голосом, — очень тронута вашим вниманием. Мой супруг запаздывает, да и кто бы мог подумать, что порядочные женщины не защищены здесь от оскорблений. Видно, дон Таддео прав, что запрещает нам это развлечение и приказывает бить в колокола, словно накануне Страшного суда.
— Да, это форменное безобразие, сударыня, а виноват во всем старый пьянчужка Корви, никто его не уполномочивал продавать билеты кому попало.
— Скажите! А мой муж еще собирался устроить его городским весовщиком. Теперь пусть простится с этим местом.
— Сударыня, вы строги, но справедливы!
Да и вообще состав публики оставлял желать лучшего. В первом ряду нумерованных скамей расселось семейство одного из актеров. После этого не удивительно, что булочник Крепалини потребовал во что бы то ни стало ложу.
— Нам стоило немалого труда, — пояснял Сальватори-младший, — обуздать притязания среднего сословия. Сперва мы уверили этих людей, что пресловутая третья ложа абонирована семейством Нардини. А когда стало широко известно, с каким предубеждением старик Нардини относится к театру, мы убедили всех, что ложа оставлена для префекта. Правда, пришлось оставить ее пустой и отказать кое-кому из наших именитых горожан, как, например, семейству Филиберти, но зато и булочник остался ни с чем.
Справа и слева к юноше наклонились синьоры Торрони и Манкафеде.
— Но как же быть с этим звоном? Здесь собственного голоса не услышишь! Неужели нельзя что-нибудь сделать?
— Боже сохрани! — вознегодовала синьора Камуцци. — Да я тотчас же убегу домой.
— Но ведь вы пришли сюда слушать оперу, а не этот трезвон!
— Я готова слушать то и другое вместе. Мы обязаны совмещать светские обязанности с религиозными.
Веер, которым она обмахивалась, еще быстрее заходил в ее руках. Маленькая Цампьери, видно, бог весть что о себе вообразила, стоя за золотыми струнами своей арфы; через голову бедняги Мандолини, в котором эта девица слишком уж уверена, она строит глазки всем мужчинам в зале.
— Подумать только, что старик Мандолини умер как раз, когда его должны были назначить префектом, а теперь сын его попал в лапы этой маленькой интриганки и готов для нее поступиться своей карьерой!
Мужчины были согласны с синьорой Камуцци. Но тут все заметили, что в зале стало тише и что причина этого — адвокат Белотти, он появился в ложе супрефекта и, задыхаясь, что-то шептал ему на ухо. Даже сдержанный синьор Фьорио не мог скрыть свое волнение. Наконец он развел руками, словно в знак того, что он бессилен помешать чему-то, и тогда адвокат бросился вон из ложи… Весь зал забурлил: что случилось? Уж не собираются ли власти закрыть театр, поскольку правительство оказалось на стороне дона Таддео? Но уж это, знаете ли, чистейший произвол. Да и вообще, Италия отсталая страна… Тогда по крайней мере верните нам деньги!.. Но протестующие возгласы сами собой улеглись, как только в партер влетел адвокат. Лейтенант Кантинелли уже ждал его, стоя в проходе, и сейчас же размеренным, но быстрым шагом последовал за ним. «Фонтана! Капачи!» — негромко позвал он на ходу, и подчиненные, покинув свои посты у парадного входа, присоединились к начальнику. Во главе вооруженных сил, которые,
