кругом.
— Все будем гореть в геенне огненной, — пробормотал он, — а уж та, кого зовут Италия, это у них самая отъявленная погубительница!
Матушка Пипистрелли и синьора Аквистапаче сочувственно закивали.
— Блудница вавилонская, — сказал старик Фантапие.
— Клянусь Вакхом, — отозвался слесарь Скарпетта, — после того как адвокат, барон, синьор Полли и чуть ли не конюх трактирщика Маландрини имели с ней дело, каждый может считать, что теперь его черед.
И так как обе женщины с презрением от него отвернулись, он смущенно отвел глаза. Все замолчали, а перед доном Таддео всплыл образ этой женщины, какой он ее увидел, когда взобрался на вышку собора, чтобы посмотреть на окошко, впопыхах разбитое Пипистрелли. Дон Таддео и не подозревал, что оно глядит в одно из окон гостиницы «Лунный свет». То была как раз ее комната, а увидел он там греховное объятие. У дона Таддео так задрожали руки и ноги, что он еле спустился с лестницы. И теперь, когда перед ним в сумерках возникла эта картина, его опять охватила дрожь.
— Дон Таддео! — окликнул его барон Торрони, выбегая из дому; он явно куда-то торопился. — Если вы не заняты, баронесса просит вас зайти.
Дон Таддео робко поднял голову, поклонился барону, не смея взглянуть на него, и направился к палаццо Торрони; слышно было, как сутана на каждом шагу бьет его по ногам.
— Баронессу-то мы и забыли, — сказала матушка Пипистрелли. — Вот еще одна овечка во утешение пастырю. Зато уж барон, — все посмотрели ему вслед, — наверняка побежал в театр. Ишь краги нацепил. Бедняжка баронесса! Воображаю, чего это ей стоило!
— И все это зря, раз их проклятый комитет осмеливается поднять руку на церковь.
— Не кажется ли вам, что Пипистрелли стал звонить тише? — спросила его жена. — Боюсь, как бы они там на него не напали.
— Что ж, мы как-никак мужчины, — возмутились Фантапие и Скарпетта.
— В данном случае и мы тоже! — ввернула синьора Аквистапаче. — Сейчас мы покажем этим господам.
Она двинулась вперед, и все четверо гуськом направились через площадь.
— За дона Таддео есть еще кому постоять, — объявила матушка Пипистрелли, припадая на одну ногу.
А Скарпетта, чтобы придать себе храбрости, остановился в тени каменной лестницы и, глядя вверх, крикнул:
— Еще посмотрим, кто кого!
Как только они скрылись из виду, из-под аркад ратуши выступил адвокат Белотти и, деловито виляя задом, подошел к аптеке. Он поднял занавеску и пронзительно зашептал:
— Пошли! Путь свободен.
В ответ послышался радостный вопль, и старик Аквистапаче выскочил наружу, стуча на всю площадь своей деревяшкой.
— Тс-с! — прошептал адвокат. — Как бы не всполошить врагов искусства! Ты слышал, как я их тут пробирал? Ну что ж, все идет как по маслу!
— Да и я не промах, — ликовал аптекарь. — Надел халат поверх парадного сюртука.
Они взялись под руку и, приплясывая, зашагали наверх, то и дело по-приятельски толкая друг друга в бок.
— Экий ты старый осел!
Через ступеньку они останавливались и прислушивались к шагам тех, что были впереди. Адвокат оглянулся.
— Неужто и Лучия-Курятница там? Весь город точно вымер. На площади ни души. Впрочем, нет. Брабра, как всегда, на своем обычном месте.
Последний отблеск заката, сразу же затерявшийся в тени колокольни, на мгновение осветил древнего старичка; он широким жестом приветствовал всю площадь, словно она была заполнена многочисленным обществом.
— Сегодня ты мог бы посодействовать мне насчет Италии, — как мальчишка клянчил Аквистапаче. — Все равно скоро я окажусь последним. А уж у кого столько женщин, как у тебя, — ведь говорят, та рослая крашеная тоже не устояла.
— Э, мало ли что говорят. — И адвокат захихикал масленым смешком. — А насчет Йоле Капитани нет разговоров?
— Как, и она тоже?
— Ее муженек будто бы обнаружил у меня сахар; представляешь, сахар у такого мужчины, как я! Пусть теперь убедится, что мне это нисколько не мешает…
— Адвокат, ты гений, я и не подозревал!..
— Э! Давай поговорим о более серьезных вещах. Сколько еще, по-твоему, протянет священник?
— По-моему, он при последнем издыхании. Твои статьи в «Народном колоколе» его доконают.
— Ты думаешь? Так вот я скажу тебе, я… — И адвокат ткнул себя в манишку. — Дон Таддео не протянет и недели. Я сообщил Ватикану об этой истории с ключом. Кроме того, я написал епископу по поводу боргосских событий, указав ему на несомненную причастность дона Таддео к восстанию суеверной черни.
— Но ведь он же… — и старый гарибальдиец в ужасе воздел руки, — ведь это он урезонивал крестьян; говорил, что, мол, ваша мадонна и не думала мигать — они его чуть камнями не закидали.
Адвокат передернул плечами и, растянув рот, оскалил зубы.
— Враг он нам или нет? И хотим мы посмотреть «Бедную Тоньетту» или не хотим?
— Конечно, хотим! Еще бы! — Аптекарь вымахнул своей деревяшкой на самую верхнюю ступеньку.
— Осторожно, — сказал адвокат. — Освещение здесь далеко не блестящее; пришлось все бросить на иллюминацию фойе и зрительного зала. Однако в общих чертах картина мне ясна. Твоя жена находится не в толпе, осаждающей княжеский дворец в надежде услышать увертюру; скорее всего она в кучке суеверных мятежников, вон там, у стен монастыря: видишь, стоят, задрав головы, словно ожидая, что с колокольни вместо этого дикого гула к ним в рот посыпятся макароны. Э, да им явно не до нас. Они и оглянуться не успеют, как мы удерем из-под самого их носа. Я укрою тебя в своей ложе, мой бедный друг! Эй, вы, пропустите тех, кто деньги платил!
— Мы тоже хотим послушать, — отвечали из толпы.
Под сводчатыми воротами дворца горел электрический фонарь.
— Тем лучше, — сказал адвокат и полез в своем фраке, который от напряжения трещал по всем швам, прямо через кучу щебня и мусора. — Хорошо, что здесь фонарь, по крайней мере не наступишь на какую-нибудь гадость. Уму непостижимо: эти люди все еще пользуются для своих естественных надобностей входом в театр. Экий, право, невоспитанный народ…
— Хорошо, что вы догадались осветить фойе, адвокат, а то тут последнюю ногу сломаешь. Какой великолепный красный занавес у входа в партер! С золотыми кистями!
— Занавес мы взяли напрокат у Манкафеде. Он-то норовил совсем сбыть его с рук. Уж мы пригрозили отнять у него концессию на дилижанс в Кремозину. Старый плут!
Они вошли в узкое фойе перед ложами.
— Добрый вечер, папаша Корви! — приветливо воскликнул адвокат. И, увидав протянутую руку билетера: — Билетов с нас не спрашивайте, вы же знаете, что это моя ложа.
— Никак невозможно, господин адвокат. Я знаю, что ложа ваша, но без билета я вас все равно не пропущу, да и господина
