ними исчезал за кожаной завесой. Но стоило ему оставить свое убежище и устремиться за новой кучкой, как предыдущая пользовалась этой благоприятной минутой для бегства. Так, когда патер схватил и поволок в плен кондитерского ученика Колетто, из собора, точно зайчата, выскочили маленький Кьяралунци и Микелино, сынок цирюльника Друзо, и оба с разбегу налетели на матушку Пипистрелли, которая от неожиданности хлопнулась на мостовую.
— Какой позор для всего нашего сословия! — возопила тетушка Ноноджи вслед удиравшему Друзо-младшему, а слесарь Скарпетта сделал движение в сторону беглецов, но их уже и след простыл.
Тут у жены парикмахера и вовсе опустились руки, ибо не собирался ли ее собственный супруг задать стрекача? Не успел он выставить за порог свой стул, словно приготовившись читать газету, и вот уже крадется с кларнетом под мышкой по самой стенке да еще так независимо помахивает рукой, словно торопится к клиенту, а сам прячет голову и глаза прищурены — обычная его повадка, когда совесть не чиста.
— Эй, Ноноджи! — опомнившись, крикнула она и бросилась за ним вдогонку. Он что-то пробормотал в свое оправдание и даже пытался скорчить гримасу, но без особого успеха, — попробуй покривляйся, когда глаз прищурен.
— Брось свои фанаберии, милочка, и не ссорь меня с клиентами, а то как бы потом не плакать. Если спектакль провалится, все будут говорить, что виноват Ноноджи, — оркестр нельзя было слушать без его кларнета. — Он похлопал означенным инструментом по ее щеке. — Пока идет разговор, я жене и попу не перечу, — объяснил он подоспевшим слесарям, — но как дойдет до дела, тут цирюльнику есть о чем подумать.
— Ай! — вскрикнула жена, ибо его добродушное похлопывание становилось все чувствительнее.
И вдруг, словно желая показать, что он ее не боится, Ноноджи открыл и второй глаз и одним прыжком очутился на каменной лестнице.
— Нас предали, спасайся кто может! — закричала тетушка Ноноджи и, ломая руки, устремилась вслед за мужем. Оставшиеся в молчании считали свои редеющие силы.
— Теперь нас четверо, — установил слесарь Скарпетта.
А синьора Аквистапаче, вытянув руку из-под черного платка, зловещим жестом показала на аптеку:
— Со мной этого не случится. Он там пилюли готовит и, ручаюсь головою, так и будет возиться с пилюлями.
Четверо верных с злобной решимостью кивнули друг другу.
— Посмотрите на нашего храброго святого дона Таддео! — сказала матушка Пипистрелли. — Не принести ли ему воды?
Ибо в сгущавшихся сумерках измученный беготней священник полулежал на спине одного из соборных львов, держась рукой за лоб. Но вот на ступенчатой уличке раздались шаги, и взорам верных предстал адвокат во фраке. Он уже издали кричал, задыхаясь:
— Дон Таддео, извольте прекратить этот трезвон. От имени комитета и всей общины заявляю вам, что этот шум должен прекратиться!
Он твердил эти слова, переходя через площадь, чтобы придать себе храбрости, пока еще не дошло до драки. Дон Таддео долго не замечал его, а заметив, сразу поднялся.
— Что вам от меня нужно? — очевидно, спросил он, ибо яростный гул неба заглушал их голоса, и видно было только, как оба размахивают руками, потрясают кулаками и поворачиваются туда и сюда, словно взывая к невидимым свидетелям. Когда верные приблизились, дон Таддео восклицал — А я вам заявляю, что сегодня канун престольного праздника: завтра день святого Теофраста, коему посвящен один из наших соборных приделов.
— Какой еще там придел! — кипятился адвокат. — Подумаешь, невидаль! А если вы каждый кирпич назовете именем какого-нибудь святого, что ж, прикажете нам ежедневно слушать такие концерты?
— Я запрещаю вам, сударь, смеяться над религией, — взвизгнул священник на самой высокой ноте, какая была доступна его глухому голосу.
Его налитые кровью глазки сверкали бешенством, а руки так неистово жестикулировали в воздухе, что адвокат невольно отступил. Для храбрости он правой рукой хлопнул себя по манишке:
— От лица комитета, вернее, от лица народа!..
— Это какой же народ? — спросил старик Фантапие и всей своей коренастой фигурой надвинулся на адвоката, который предусмотрительно отступил еще шага на два. Однако адвокат снова собрался с силами.
— Народ — это я! — заявил он убежденно. — Берегитесь, как бы я не зазвонил в «Народный колокол»!
— Ничего, и у нас есть газеты! — сказал дон Таддео.
— А мы что же, не народ, по-вашему? — угрожающе отозвалась синьора Аквистапаче.
— А мой муж, — взвизгнула матушка Пипистрелли, — уж как-нибудь сумеет дозвониться до самого господа бога, если ваши комедианты будут распевать свои акафисты дьяволу.
Слесарь Скарпетта помалкивал, укрывшись за колонной. Он недаром прослышал о кое-каких работах, намечаемых ратушей; и дон Таддео и адвокат Белотти могли быть одинаково правы, потому что и церковь и ратуша нуждались в слесарных работах.
Чувствуя себя на безопасном расстоянии от священника, адвокат сорвал с головы коричневую соломенную шляпу и описал ею в воздухе широкий полукруг.
— Так вот, сударь, наше последнее слово: если ваш приспешник не перестанет злостно срывать общественное начинание, каковым является театральное представление, мы не остановимся перед вооруженным вмешательством.
Сказав это, он с возможной поспешностью ретировался задом.
Четверо верных обступили священника. У каждого на устах был один и тот же вопрос:
— Неужели мы станем терпеть такое надругательство, ваше преподобие?
Дон Таддео оглядел их ряды и махнул рукой.
— Чаша долготерпения переполнится, друзья мои, надо подождать!
Синьора Аквистапаче поняла его с полуслова.
— К сожалению, нас мало, ваше преподобие. Весь город ушел наверх, словно на богомолье. Стыд какой! Немало среди них и тех, кто обещал не идти. А уж матушка Ноноджи, вот срамота! Побежала за своим мужем. Может, они раньше сговорились?
— Мне тоже показалось, — послышались голоса.
— А Йоле Капитани, та прямо дождаться не могла, несмотря на ваши увещания, ваше преподобие. За ней зашел адвокат Белотти, — судите сами, пристало ли это супруге доктора!
Доп Таддео подтвердил страдальческой гримасой, что и это ему известно.
— Из всех почтенных горожан, — выкрикнула жена пономаря, — только Нардини устояли… да еще семейство Аквистапаче, — поспешила она добавить, потому что аптекарша так и впилась в нее глазами.
— И добрая, благочестивая синьора Камуцци не поддалась соблазну, — присовокупил слесарь Фантапие. — Никто не видел, чтобы она выходила из дому.
Все подтвердили это, и только священник молча понурился. Ибо он видел, как его духовная дочь, выскользнув из домика прачки Гратталупи, вбежала на каменную лестницу и, подобрав юбки, скрылась за поворотом. Должно быть, поднялась со двора ратуши, не побоявшись оступиться на старых, давно искрошившихся ступенях, тайно последовала зову греха. Видно, правду говорит Эванджелина Манкафеде, что синьора Камуцци спуталась с самым молодым из актеров.
Дон Таддео содрогнулся. От картины, представившейся его взорам, его бросило в жар и голова пошла
