очерк истории рецепции наследия Фюстеля см. в [Hartog 1988, 97–215]. О позиции «Action Française» по отношению к Фюстелю см. [Wilson 1973]; [Capot de Quissac 1983, 140–157]. Позиция Блока в борьбе за наследие Фюстеля будет изложена на торжественном заседании по случаю 100-летия со дня рождения Фюстеля в 1930 году: Bloch 2006b. Прямыми учениками Фюстеля были отец Марка Блока Гюстав Блок и научный руководитель Марка Блока Кристиан Пфистер. Учеником Фюстеля был также Эмиль Дюркгейм: он посвятил памяти Фюстеля свою латинскую диссертацию о Монтескье. О влиянии Фюстеля на Дюркгейма см. ценные замечания Момильяно [Momigliano 1994].
~~~~~~~~~~~
Как видим, взаимно-однозначная связь между научными, идеологическими и политическими опциями постепенно распадалась. На смену групповой мобилизации, вызванной делом Дрейфуса и требовавшей «пакетного» самоопределения по принципу «или – или», приходила ситуация мирной сложности, когда набор альтернатив возрастает и самоопределение становится более индивидуализированным. В условиях дифференциации интеллектуального поля Февру и Блоку предлагалось выбирать не между двумя большими лагерями, а между четырьмя-пятью наличными позициями, веер которых шел от одного полюса к другому. Что касается Февра, то его выбор известен уже с 1905 года, когда Февр публично связывает свое имя с основанным за пять лет до этого журналом Анри Берра «Revue de synthèse historique». В 1912 году с этим же журналом начинает сотрудничать Марк Блок. Анри Берр был в те годы маргинальной фигурой, и его журнал не контролировался никакими дисциплинарными институциями, никакими политическими объединениями. Главным программным требованием Берра было одно: история должна играть роль обобщающей науки[61]. Это означало, что история мыслится всецело и однозначно в рамках науки, а не искусства; однако при этом полностью отвергаются и узкодисциплинарная замкнутость, и уход от постановки масштабных проблем к накоплению частных фактов. Таким образом, позиция Берра совмещала в себе несколько смыслоразличительных признаков: по признаку сциентизма она противостояла консервативному подходу к истории как к виду изящной словесности, по признаку исследовательского активизма она противостояла бескрылой описательности Ланглуа – Сеньобоса, по признаку междисциплинарной открытости она противостояла цеховой ограниченности как историков, так и социологов. Нетрудно увидеть во всем этом прообраз будущей позиции «Анналов». Генетическую связь между «Журналом исторического синтеза» и «Анналами» подчеркивал впоследствии Люсьен Февр. Сегодняшний исследователь дает более сложную характеристику: по оценке Бертрана Мюллера, «Анналы» были плодом «невероятного скрещения» двух моделей, с одной стороны, «Журнала исторического синтеза», а с другой – дюркгеймовского «Социологического ежегодника» [Müller 1997a, 58].
Но нам важно подчеркнуть именно то, что подобная позиция конструировалась в как минимум трехмерном смысловом пространстве. При сведении этого объемного пространства к любой отдельно взятой координатной оси мы получим лишь проекцию этой позиции – проекцию верную, но заведомо ограниченную, а потому заведомо недостаточную.
Эта ситуация мирной сложности возобновится и приобретет еще более акцентированный характер после периода национальной мобилизации 1914–1918 годов. Открывая в 1919 году новообразованную кафедру истории Нового времени в Страсбургском университете, Люсьен Февр заявит: «Une histoire qui sert est une histoire serve» – в буквальном переводе: «История, которая служит, есть история – крепостная девка» [Febvre 1920, 4]. По словам позднейшего историка,
развитие [исторической науки] между Первой и Второй мировыми войнами шло в направлении, которое провозгласил в своей инаугурационной речи Люсьен Февр. [Повсюду] торжествовали профессиональная этика неангажированности, политика аполитизма и отречение от любых мирских страстей – теперь, когда отечество уже вне опасности [Dumoulin 2003, 223–224].
Профессиональной этике неангажированности соответствовал и у Февра, и у Блока совершенно определенный стиль мышления: главными его чертами были непредвзятость и отказ от бинарных классификаций. Идеалом и для Февра, и для Блока является «ум всегда бодрствующий, всегда действующий, неспособный замыкаться в готовых формулах, неспособный оставаться в плену у собственных пристрастий, у собственных предрассудков – зато способный каждую минуту непринужденно адаптироваться к новым и изменяющимся ситуациям» [Febvre 1920, 5]. По отношению к устойчивым бинарным оппозициям этот стиль мышления будет, например, проявляться у Февра в «челночном курсировании от одного полюса к другому»[62], а у Блока – в подчеркнутом стремлении отбрасывать стоящие на пути историка антиномические дилеммы как неадекватные рассматриваемому предмету. В «Апологии истории» Блок последовательно, одну за другой, отметает следующие антитезы: между дюркгеймианцами и Ланглуа – Сеньобосом [с. 12–13]; между наукой и искусством [с. 18]; между замыканием в прошлом и замыканием в современности [с. 24–25]; между ориентацией на специалистов и ориентацией на широкую публику [с. 50–52], между сходством подтверждающим и сходством опровергающим [с. 66]. Ощущение устарелости статических бинарных оппозиций связывалось в сознании Февра и Блока с изменением «умственной атмосферы времени», вызванным революционными достижениями точных наук[63].
Февр против Блока
Итак, пассаж об эрудитах и приличных людях отражает общую для Блока и Февра волю к преодолению бинарных классификаций. Он отражает и стремление Блока прочно легитимировать историческую науку в глазах общества – стремление, связывающее воедино амьенскую речь 1914 года и «Апологию истории». Он отражает и постоянное нежелание Блока мириться с претензиями правых радикалов на монопольное владение частью духовного наследия французской нации.
~~~~~~~~~~~
Ср. знаменитую фразу из книги Блока «Странное поражение»: «Существует две категории французов, которые никогда не поймут историю Франции: те, чье сердце не бьется учащенно при чтении воспоминаний о реймсских миропомазаниях, – и те, кого оставляют равнодушным рассказы о праздновании Дня Федерации» [Bloch 2006, 646] (перевод наш; ср. рус. пер. в кн. [Блок 1999, 179]). Далее Блок осуждает режим Третьей республики за неспособность возродить в нации мощные коллективные переживания и делает вывод: «Мы уступили Гитлеру прерогативу воскрешения древних гимнов». Ср. также выразившееся в речи 1930 года [Bloch 2006b] стремление Блока вырвать наследие Фюстеля из рук «Action française».
~~~~~~~~~~~
Но сверх всего перечисленного пассаж об эрудитах и приличных людях отражает и многолетнее напряжение в отношениях между Блоком и Февром. Взаимное недовольство, обострявшееся по разным поводам, очень редко выражалось публично, но оно многократно выплескивалось на страницы частной переписки Февра и Блока – переписки как друг с другом, так и с третьими лицами.
Отношения между Февром и Блоком – чрезвычайно многоаспектная и сложная тема, неоднократно обсуждавшаяся историками за последние годы. Мы не ставим себе задачей дать сейчас – пусть даже суммарно – общий обзор взаимоотношений Февра и Блока. Такой обзор дан в работах [Burguière 2006, 53–69]; [Dumoulin 2000, 88–108]; [Müller 2003] (cм. всю книгу в целом, но особенно с. 413–419). В этом очерке мы сосредоточимся лишь на одном конкретном мотиве их взаимоотношений, отвлекаясь от характеристики тех или иных обстоятельств, в которых этот мотив заявляет о себе.
На базовое согласие в программных и методологических вопросах, существовавшее между Блоком и Февром, с самого начала наслаивалась разница характеров, профессиональных траекторий и связей, научных интересов и предпочтений. О различиях в интеллектуальной генеалогии Февра и Блока наглядное (хотя и условное) представление дают две таблицы.
Первая – составленное самим Люсьеном Февром генеалогическое древо, озаглавленное «Мои авторы, мои отцы и мои спутники». Вторая – недавно созданная Петером Шёттлером по подобию таблицы Февра схема интеллектуальных связей Марка Блока[64]. Из 36 имен и названий, фигурирующих в «генеалогическом древе» Блока, лишь 14 встречается также в генеалогии Февра. Среди всех обнаруживающихся расхождений главными для нас являются следующие: Фюстель и Дюркгейм присутствуют у Блока, но отсутствуют у Февра, а Мишле присутствует у Февра в выделенной, центральной позиции, тогда как у Блока он фигурирует в одном ряду с тремя другими историками XVIII–XIX веков.
Таблица 6а
Таблица 6b
Впервые опубликована в послесловии П. Шёттлера к немецкому критическому изданию «Апологии истории» М. Блока [Bloch 2002, 262]
Выбор между Фюстелем и Мишле был диагностически значимым. Еще с конца XIX века в сознании французских историков Фюстель и Мишле образовывали антитетическую пару: научная сухость Фюстеля противопоставлялась лирической взволнованности Мишле. За этим внешним стилистическим расхождением стояла противоположность темпераментов,
