города глаза? Я не вижу его глаз!
– Но, дорогая, мы и есть его глаза. Здесь, на вершине Старой башни. Мы – глаза города, точно так же как и глаза всего мира, и это большая ответственность, ибо только с нашей помощью мир может увидеть себя, и взгляд его рождает тайну, давая волю воображению. И в этот миг все меняется.
Легил уныло опустила плечи:
– Но я не хочу быть его глазами, господин Райз.
– Почему?
– Потому что я не знаю, что вижу.
Он помог малышке встать на ноги.
– И прекрасно, поскольку никто из нас этого не знает. Стряхни каменную крошку с одежды. Идея «познания» может завести в опасные края.
– Я бы ни за что не упала, – промолвила девочка, похлопывая по запылившемуся платьицу.
– Конечно. Я ведь держал тебя за ногу.
– И ни за что бы не отпустили?
– Можешь на меня положиться, Легил, – заверил ее Райз Герат. – Так вот, милая. Как ты сама заметила, есть вещи, которых мы не можем знать. Но скажи – разве город не показался тебе живым?
– Я смогла увидеть всех его жителей. На улицах. Они были такие крошечные!
Взяв девочку за руку, Герат повел ее обратно к уходившим вниз крутым ступеням. И кивнул:
– Словно мухи в грязи, клещи и мошки, вгрызающиеся в шкуру.
– Но там были только здания и прочее, а никакая не речная черепаха.
– Я показал тебе город, а взглянуть на город – то же самое, что взглянуть на собственное тело, Легил. А Цитадель… что ж, глаза находятся в голове, а голова на теле. Сегодня утром ты стала глазами Цитадели. Разве твое тело не состоит из плоти и костей? Разве оно не теплое, в нем не бьется сердце, оно не дышит? Таков и Премудрый град Харканас.
У подножия лестницы она высвободила руку:
– Седорпул – лучший учитель, чем вы. Его можно понять. А вас – нет.
Райз пожал плечами:
– Я и забыл, насколько узок детский разум. Ну конечно, во всем должен быть смысл. Прагматизм приносит утешение, да?
– Пойду поиграю в своей комнате.
– Иди! – Он махнул рукой.
Единственная заложница храма умчалась вниз по внутренней лестнице. Поколебавшись, Райз Герат повернулся и направился обратно на верхушку башни. Он еще мог спасти свой утренний ритуал, созерцание в одиночестве вида на Харканас. Седорпул подстерег его в коридоре, вверив ему свою юную ученицу. Молодой жрец что-то торопливо объяснил Райзу насчет занятий, а затем его и след простыл.
По коридорам Цитадели постоянно циркулировали взволнованные слухи, которых становилось все больше и которые Райз Герат считал полнейшей чушью. Он черпал силы в своем убежище на Старой башне. Но сегодня предаться уединению не получилось: его заботам препоручили Легил Бехуст, которую Райз считал почти дикой и, откровенно говоря, туповатой – настолько пренебрежительно относились к заложнице в храме. Малышку постоянно передавали из рук в руки десятки учителей, и ни один из уроков никогда не повторялся дважды Образование Легил было отрывочным, бессистемным и весьма неглубоким. Однако, взглянув на девочку, Райз увидел в ее больших глазах несомненный ум.
Будучи сам придворным историком, он решил, что станет преподавать малышке историю, но от столь тщеславных планов вскоре пришлось отказаться: ее беспрерывные вопросы и замечания сбивали с толку. Легил слушала его так, как слушают певчих птиц в саду, – будто некий приятный звук на общем фоне. Казалось, слова Райза доходили до нее лишь случайным образом, но, возможно, подобное было свойственно всем детям. Он редко с ними общался, и его это вполне устраивало.
Райз окинул взглядом Харканас. Над городом висела легкая пелена дыма, еще не поднявшаяся на высоту башни, смягчая вид всего, что лежало ниже. Интересно, почему, созерцая простиравшийся вокруг ландшафт, он каждый раз неизменно испытывал чувство утраты? Огромные просторы сужались до непосредственной близости, все подробности обретали остроту и резкость. Когда-то, поколение с лишним назад, городские художники отправлялись в сельскую местность, чтобы рисовать пейзажи, и, с точки зрения Райза Герата, их картины достигали совершенства, на которое не была способна никакая реальность. В них таилось обещание глубины и расстояния, но, увы, оно лишь оставалось таковым, поскольку ни в глубину, ни на расстояние на самом деле не проникнуть. Подойдя поближе и хорошенько приглядевшись, можно было увидеть лишь мазки кисти и высохшую краску на доске, а вместе с ними исчезала и иллюзия.
Подробности заполоняли разум смертного, не давая узреть ему более широкие просторы истории. У Райза была мысль во время урока поделиться этим наблюдением с Легил. С одной стороны, девочка, пожалуй, еще слишком мала для понимания подобного рода идей, но с другой – с той же вероятностью возраст может никак не влиять на восприятие. Достаточно было спуститься с башни и погрузиться в безумный мир придворной жизни, чтобы увидеть ту же одержимость деталями и повседневностью, которая заставляла Легил Бехуст носиться туда-сюда. Впрочем, подобное сравнение явно было несправедливым по отношению к девочке.
Не важно. Невысказанные мысли не оставляют шрамов у других. Хотя и, безусловно, влияют на внутренний мир того, кому они пришли в голову. Райз знал, что подобное типично для нездорового ума: там всегда найдется место для множества невысказанных мыслей, а также предубеждений, ненависти и невежества.
Ну и вдобавок Райз понимал, что он плохой учитель. Он рассказывал свои истории так, будто они были некими плодами воображения, никак не связанными друг с другом. Хуже того, он предпочитал широкие цветные мазки навязчивым подробностям, неописуемые чувства – глубокому анализу, возможность – вероятности, будучи во всех отношениях безнадежным историком.
Он видел опускающуюся на город тень, которую отбрасывали не дым и не облако – небо оставалось ясным. То был вздох Матери-Тьмы, крадущий у мира свет. Райзу стало интересно, что она с ним делает. Неужто и впрямь пожирает, как утверждали жрицы? Питается им? Когда свет пропадает, куда он девается?
Художники-пейзажисты былых времен были одержимы светом, и, по слухам, эта одержимость сводила многих из них с ума. Но наверняка стало бы намного хуже, если бы весь свет вдруг оказался украден. Мысли Райза обратились к Кадаспале, лучшему из всех портретистов: стоило ли удивляться, что он жил в постоянном страхе и выплескивал в мир свою злость? Жрицы обещали, что наступление тьмы принесет дары и что никто не будет в ней слеп. Дары эти были порождением колдовства, и потому за них приходилось платить. Райз невольно подумал о том, какой счет выставят им всем.
Услышав шорох на лестнице, он увидел поднимающегося к нему Седорпула. Молодой жрец
