времени Империи, — она сможет сэкономить на проживании, ведь ученики платят только за обслуживание комнат, то этих денег хватит и ходов на двадцать.
Она отодвинула в сторону имперские, выложенные столбиками, собиралась приняться за письмо, но одна деталь привлекла её внимание. То, что при свете дня казалось просто насечками на рёбрах монет, чтобы избежать спиливания драгоценного металла, в тускло направленном освещении, подчёркивавшем все мельчайших детали, оказалось заклинанием.
Эктори, забыв про всё, достала планшет, принялась внимательно рассматривать, перерисовывать символы в круг.
Все книги, которые она уже успела прочесть, утверждали, что невозможно запечатать заклинание в объекте, а если же всё-таки столь немыслимое действо совершимо, то до сего момента не было никого, кто мог бы проделать подобное. Но почему же тогда никого не интересовало, как имперские монеты можно переводить в энергетическое состояние? Почему никто не задумался, как кусок металла можно получилось расщепить, а потом снова собрать? Или задумывались, но молчали?
Эктори несколько раз рассмотрела сделанную ею запись, сравнила с ребром монеты. Буквы точно принадлежали Первому языку, языку, на котором говорили создатели, с силами миров и между собой. Хотя некоторые символы были изменены до неузнаваемости, словно бы являлись сочетанием из нескольких других. И именно они не давали разобраться, что есть что.
Эктори попыталась перевести хоть часть, чтобы понять общий алгоритм, но эта часть оказалась настолько мала, что толком понять ничего не вышло.
Ещё немного повертев монету в руках, она вспомнила про браслет.
Эктори, развязав плетёную тесёмочку, поднесла бусины к свету. Они точно были сделаны из камня — чтобы удостовериться, она постучала по ним ногтями, осмотрела внимательнее. Много всяких камушков она притаскивала домой, а потом внимательно изучала на просвет, выспрашивала характеристики у ювелиров. Эти приятные воспоминания неожиданно ярко вспыхнули в сознании, но пронеслись так стремительно, что Эктори не успела ими насладиться, осталось только еле ощутимое чувство тепла. Среди множества диковинок, раздобытых ею в сшодах миров, не было ещё таких, что состояли из нескольких тринадцатков слоёв, образующих идеальную сферу. Бусины были словно переплавлены и собраны слой за слоем вновь, с нанесением символов, казавшихся вместе разводами.
Но плавить камни…
Под определённым ракурсом бусины словно сияли изнутри. Этот свет нельзя было сравнить ни с чем.
Когда-то — Эктори не могла точно вспомнить, расплывчатые образы мешались между собой, — они втроём: она, Фенкс — это точно был он, хотя даже лицо его теперь казалось каким-то размытым, — и кто-то ещё… У него было прозвище… Странный зверь, каких на землях под властью Империи никогда не водилось, и само слово было не из Имперского. Прозвище припомнить не удалось, но она точно знала, что это слово всегда казалось ей каким-то мерзким, а Экор говорил, что оно в самый раз подходит такому трусливому мальчишке, как их с Фенксом спутник, явившемуся ещё и не из миров живых.
Этот третий всё просил возвращаться в Гозес, но Фенкс обещал показать Ар свою скрытую ото всех пещеру, и она просто не могла остановиться на полпути.
Ходили слухи, что в этих горах были дороги и до миров мёртвых. Ар понимала, что, скорее всего, это только слухи, но система пещер, судя по картам, была действительно огромна. А там кто знает, отец вместе с Экором вполне могли оставить какую-нибудь лазейку, если уж они создали отражение города прямиком под ним, но немного в ином пространстве.
Дороги в миры мёртвых они не нашли, даже намёка на её существование не отыскалось. Хотя они бродили по подземельям, и со стороны те казались похожими на Подземелья, но тот, кто хоть раз бывал в иных мирах, ни с чем их не перепутает.
Тогда они отыскали пещеру, собравшую в себе камни, которые просто не могли существовать вместе. Единственным объяснением было то, что с пространством там всё же что-то не так, и миры не просто наслаивались друг на друга, никак не взаимодействуя, как это было обычно.
Один камешек они отколупали, хотя тот, что с прозвищем… Шакалёнок! всё твердил, что не стоит лезть туда, куда их не звали. Ар тогда ответила, что они бы и не пришли, если бы Судьба была против, и принялась бережно оттирать находку о подол ярко-розового платья, которое не успела переодеть, когда незаметно ускользнула из Гозеса.
За платье ей потом досталось от матери — это почему-то вспомнилось Эктори особенно ярко, она смогла бы повторить каждое слово, высказанное ей в тот раз…
Зато камешек всех очень заинтересовал. А забрал его Экор, выменяв на мешочек конфет. Ар, конечно, понимала, что если бы отнесла его ювелирам или ещё каким знатокам, получила бы больше — с ней бы поделились каким секретиком работы с камнями или металлом, ведь нельзя прогнать того, кто тебе редкость принёс, пусть он даже дочь Императора — та, кому следует заниматься политикой и этикетом, а не за камнями по горам лазить. Но для брата было ничего не жалко, а тут ещё и сладости перепали. И Шакалёнок, кричавший больше всех, что с Экором не стоит иметь дел, потом утащил чуть ли не больше Ар, подбившей компанию на поход в горы.
Делёжку производили в библиотеке, там была тайная комнатка, в которой принимались все самые важные для них решения, а как в неё попасть, знали всего пятеро, во всяком случае, они так думали. Ар назвала эту комнату местом собраний, а Корэр, притащив книжку из других миров, обозвал словом из неё: «Штаб». Всем это очень понравилось, звучало оно как-то не по-имперски, и от этого очень загадочно, но при этом так просто. Как потом оказалось, в имперском был для него аналог, но это было скучно, и поэтому все говорили «Штаб».
В тайной комнатке они встретились с Корэром объяснявшим что-то тому, с кем они рассчитывали повидаться, если дойдут до миров мёртвых. Его лицо Эктори, как ни пыталась, не могла вспомнить, но была у него особенность — веки вертикальные, и это всегда казалось Ар очень забавным.
Ар быстро выбрала самые вкусные конфеты, потом взглянула на Корэра, подмигнув ему, распихала их по карманам его пиджака, делая вид, что отдаёт ему. Только после принялась распределять всё «по-честному», учитывая все заслуги прошлых походов. Единственный, кому она ничего не начисляла, был Корэр, потому что он своё как бы получил.
Потом, после таких собраний брат, оставив у себя одну или две конфеты, отдавал всё ей, он отчего-то не очень любил сладости. Об этих махинациях знали все в их компании,
