но никто не возражал, она была единственной девчонкой среди четырёх мальчишек, и всем верховодила. Она была генератором идей, а все остальные занимались их воплощением. Может, не все были довольны, но никто не возражал. А ещё она порой находила в карманах конфеты, которые, чтобы порадовать друзей, отдавала им, хотя и сама с радостью бы съела.
* * *
Эктори почувствовала, что из глаз текли слёзы, шмыгнув носом, она поспешила вытереть их рукавом. Опустив голову на стол, потыкала Сайму в бок пальцем, змейка недовольно оскалилась:
— Укушу!
Но Эктори, проигнорировав угрозу, попросила рассказать про Шакалёнка, на что Сайма ответила с некоторой неприязнью:
— Один из дружков твоих.
— А сейчас где он?
— Откуда я знаю… Может, и помер.
— Не верю, — Эктори недовольно надула губы. — А имя-то у него какое?
— Вспомнишь потом, — безразлично отмахнулась Сайма.
Эктори стукнула кулаком по столу так, что Сайма невольно дёрнулась, потребовала:
— Имя назови и хватит! Я ничего такого не прошу.
— Аэн, — ответила Сайма, отвернувшись, всем видом показывая, что обиделась.
Эктори бережно погладила змею по переливающемуся чешуйчатому боку, спросила:
— А ещё одного, у которого глаза такие необычные, он из миров мёртвых.
— О, и змиёныша вспомнила! Глядишь, и до прошлой жизни дойдёшь. Он Поап.
Эктори, слегка улыбнувшись, кивнула, обратила внимание на бумажный конверт с печатью Империи. Что-то подсказывало, что если откроет и прочтёт, пути назад уже не будет. Но его никогда и не было…
Она колебалась, непроизвольно хотела отсрочить неизбежное, вертела в руках письмо. Неожиданно её взгляд зацепился за печать: её покрывали трещины, и вся она выглядела как-то не так, словно была лишь пародией на Имперскую. «Что это? Насмешка над Её падением? Или же трещины имеют иной смысл? Какой? Они же не могут быть случайностью… Кто отправитель?»
Она сорвала печать, вытащила из конверта два листка разной бумаги. Один абсолютно пустой, а второй с печатным текстом. По почерку понять, кто писал, было невозможно…
'Прошёл уже почти ход с момента, как мы расстались. Я знал, что возможность прочитать это у тебя появится только теперь.
За это время ты успела многое пережить, многому научиться и немногое вспомнить. Но ты точно не знаешь, кто я, хотя уже делаешь различные предположения.
Змея ничего не скажет.
Гадай, анализируй, думай. От этого наша великая игра становится только интереснее.
Я очень хорошо знаю тебя. Ты не из тех, кто будет страдать, оставшись в одиночестве. Ты и до этого всего уже многое пережила и преодолела. Ты не будешь убегать в воспоминания и тебя не придётся насильно вытаскивать из шкатулочки разума. Ты всегда шла вперёд с гордо поднятой головой, и это похвально, продолжай в том же духе, я горжусь тобой.
Ещё я знаю, что ты не будешь злиться, ведь ты очень добрая девочка. Но всё же я прошу не таить ни на кого обиду, не ненавидеть то, что не можешь изменить, ведь все мы — игрушки в руках Судьбы.
У меня для тебя есть небольшой подарочек. Хотя, думаю, такому дару радоваться не получится, ведь это ещё одно напоминание о том, что ты обещала отправиться в миры мёртвых для спасения миров живых.
Здесь много текста — так хочется с тобой пообщаться, ведь встретимся мы нескоро, и ты к тому времени будешь совсем другой, даже глаза. Ну да сейчас не об этом.
Та, вторая, бумажка — лист из Книги. А теперь ты задаёшься вопросом, почему дошла до содержимого медальона только сейчас, ведь если бы ты изучила его, как только узнала, что в нём может быть что-то, всё сложилось бы иначе. Нет. Судьбу не изменить. Не нам. Ни в прошлом, ни в будущем. Я пытался. Есть лишь сценарий, прописанный задолго до начала времён. Стань воплощением Судьбы в мирах живых и мёртвых, Она это хочет.'
Эктори смяла письмо, сунула в карман, коснулась листка книги и провалилась во мрак.
Ход синий: Глава 34: Деяния имперцев
Корэр в очередной раз попытался хотя бы пройтись самостоятельно. Но Гэо опять остановил его, как останавливал уже сшоды раз на протяжении пяти прошедших дней. Ещё и Роктвик привязался с заботой о здравии Императора, и не прогнать его всё никак не получалось, ведь он лекарь вроде как. Несколько раз даже Советник заходил, тоже пытался убедить, что нужен покой, что это полезно, утверждал, что вся эта жажда деятельности не приведёт ни к чему хорошему, что так Корэр себя погубит.
Когда Корэр услышал это в первый раз, он подскочил с места, начал доказывать, что погубит его ничего неделание и пустая трата времени.
На второй он просто отвернулся к окну.
Под конец акь Корэру, наконец, позволили самостоятельно, без чужой помощи, выйти на улицу, хотя Гэо не отходил от него ни на шаг, был готов в любой момент поддержать.
Корэр, выйдя из дворца, тут же отправился к площадкам для тренировок. Они давно уже пустовали. Никто не готовил новых воинов, их просто не было. После падения Империи в ней остались лишь те, кому безразличны были перемены, или те, кто мечтал отхватить, пользуясь обстоятельствами, кусок побольше. А большинство тех, кому было ходов пятьдесят или меньше — молодые и амбициозные, — ушли вслед за кучкой любителей кровопролития, провозгласившей Экора сначала своим командиром, потом и правителем.
Гэо пытался как-то вразумить господина, объяснить, что следует избежать резких движений, в таком состоянии, но Корэр ответил:
— Если победишь, буду три дня послушно бревном лежать.
Вихрь, подчиняясь воле владельца, материализовался в руке. Холодная рукоять привычно легла в ладонь. В Империи Корэр не надевал перчатки — здесь не было грязи.
Но неожиданно Корэр выронил меч, опустился на колени, схватился за грудь — всё заглушила резко нахлынувшая боль. Запустив руку между пуговиц, он поцарапал ногтями зарощенную рану, расползшуюся шире, от того, что её постоянно раздирали. Всё, что заращивал Роктвик, ощущалось инородным, рука сама постоянно тянулась разорвать, выдрать. Корэр понимал, что так он делал себе только хуже, но раны постоянно беспокоили, не давая спать, отвлекая от любого занятия, единственным спасением было идти, двигаться.
Корэр поднялся, отпихнул Гэо. Меч сам вернулся ему в руку, радостно сверкнул пугающим синим.
Гэо только вздохнул, достал шкатулку — поставить купол. Но Корэр его остановил, приставив к груди кончик лезвия, велел:
— Будем сражаться так, без поблажек, и достань хотя бы нож.
Гэо послушно
