хоть как-то отвести комбата от нехороших дум, проговорил, рассматривая танки в бинокль:
— Не пора ли, Григорий Никитич?
— У Невзорова Урал, что ли, на батарее или Тула? Жги-пали-вали не глядя — они накуют снарядов. Так, что ли?
И все-таки было «пора»!
Невзоров приказал ударить из обоих орудий по левому крайнему танку. Он подошел ближе других, на верный выстрел.
— Вот тебе и «пора», — тихо, но злобно выдыхнул комбат, когда увидел, что оба наводчика промахнулись. Но не стал мешать расчетам.
Орудия ударили во второй раз. Танк продолжал набирать скорость. И только с третьего залпа машина остановилась. Третий удар остановил и Невзорова, который ринулся было к орудию, готовый лично стать за панораму. Танк не загорелся, но уже не двигался и не мог стрелять.
— На четыре по шести — двадцать четыре, милый мой, — комбат вслух принялся считать снаряды. — А с чем дальше пойдет Невзоров? С плетками ездовых, да? — накинулся он на лейтенанта Белякова, будто тот во всем был виноват.
Второй танк задымился скоро, но также скоро он сумел пустить три прицельных снаряда и дать одну, но длинную, захлебистую очередь из пулемета. Этого было достаточно, чтоб остепенить пыл невзоровских орудий. Снаряды легли так близко, что потрясло огневиков. Были уже раненые, хотя они еще оставались у орудий. Тяжелее всех был ранен Леша Огарьков... Два оставшихся танка ударили с ходу и ушли назад, за гребень увала.
— Попробуй их теперь возьми! — сокрушался неудачей Невзоров. Он все-таки не утерпел, вышел из укрытия к орудиям. Это прибавило духа расчетам. Они ждали нового захода танков. Но где они теперь вынырнут — и бог не сказал бы...
Глава одиннадцатая
Никитка, отведя Сивашова в закраинку леса, где укрывались ездовые с лошадьми — так велел отец, крадучись, вернулся на огневую.
— Твое задание выполнил, товарищ капитан, — доложил по форме Никитка отцу.
— Ваше, — поправили Никитку солдаты.
— Твое, ваше, наше, — не по-командирски сердился Невзоров. — Какое задание-то? — видно, забыл он, но не дал больше раскрыть рта сыну. — Ты вот что, сынок, боец Невзоров, проберись краем леса к лейтенанту Лампасову и разведай, что там и как. Отчего подолгу молчит орудие?
«То часто, то молчит. Ну и характер», — отметил для себя лейтенант Беляков и пошел подменить во втором расчете раненого замкового.
— Пулей, сынок! — Отец поправил на голове сына каску и подтолкнул его в сторону леса. — Живей, живей. Пулей чтоб!
Отец глядел, пока Никитка не набрал солдатского шагу, и думал: «Тоже умаялся, кроха. Сдал, молодой Невзоров...»
Но нет, у Никитки были еще силы все делать бегом, горячо. На этот раз, однако, он поплелся шагом, нехотя, без прежней увлеченности и задора. Никто не знал, даже отец, как не хотелось ему во второй раз видеть трагедию, подобную трагедии расчета Марчука и его любимого наводчика Сивашова. Детское сердчишко, видно, еще не могло жить полной войной, с ее бессердечием и жестокостью...
Но вот осталась за спиной батарея — будто потерялась она навсегда. Никитка прибавил шагу, а потом и побежал, то ныряя в заснеженный кустарник, то припадая к редким дубам и березкам, хоронясь от глаз противника, пуль и осколков, которые могли достать до него в любую секунду. Первыми, кого он встретил в лесу, были кони расчета сержанта Шильникова. Они стояли без ездового, коротко привязанными за поводья к жирной липе, стояли с закинутыми на крупы вальками и постромками. Желтыми большущими зубами они грызли мясистую кору, косились и вздрагивали от недалеких разрывов. Никитка вспомнил, глядя на коней, пристреленного солдатом Огарьковым Братуна, и ему стало жалко и обгрызенную липу, и всех коней, каких видел-перевидел он на первой своей войне. Выйдя из леса, юный солдат потерял страх и опасливую бдительность, в открытую побежал к орудию Шильникова. Оно стояло у небольшого холма, кучеряво обложенного кочкарником и забросанного глиной от близких разрывов. Орудие еще было живым и стреляло, но так редко, будто с опасливой раздумкой: туда ли оно палит и не зря ли? По орудию тоже били редко. Но Никитка ясно видел, как земля все-таки чаще вздымалась то на холме, то возле него, обсыпая орудие землей, вперемешку с осколками. Отдельные снаряды противника с кинжальным визгом проносились над головой и рвались в лесу, неподалеку от орудийных коней. Никитка невольно залег за кочкой, раздумывая, что делать дальше. Орудие стояло от него в сотне шагов. Но там, показалось ему, не было людей. И стало нехорошо смотреть, как пушка работала в одиночку, посылая редкие снаряды в сторону противника. Что было впереди орудия, скрывала щетинистая дурнина полевой межи, и Никитка мог лишь догадываться, что там что-то горело. Дым, то жидкий и малый, то крученый и непроглядный, карабкался ввысь, а то вдруг обрушивался с вышины и разматывался по недальнему горизонту, который сходился с полевой межой. Никитка, приноровившись к интервалам вражеских выстрелов, длинными, но скорыми перебежками добрался до пушки сержанта Шильникова. На этот раз он уже без страха, но со знакомой дрожью в груди смотрел на убитых огневиков. Они тесным порядком лежали в правой стороне от орудия, под самым холмом. До них не доставали ни осколки, ни пули. И земля тоже не порошила в глаза — бойцы были накрыты шинелями и бушлатами.
Сам командир орудия Шильников с ездовым Соломиным, подставив горбы под правильные рычаги, ползали на карачках у сошников орудийных станин, наводили пушку на цель. Лейтенант Лампасов с окровавленной повязкой на голове стоял у панорамы и, не оборачиваясь на своих помощников, показывал рукой, в какую сторону довернуть орудие. На кисть руки из рукава шинели набегала кровь. Ею лейтенант перепачкал барабанчики отражателя и угломера панорамы, крапил на станины и казенник орудия, когда он помахивал рукой, показывая, куда посунуть пушку. На раскаленном казеннике кровь зажаристо пузырилась и мутила душу.
Никитка догадался позже, что у пушки поврежден поворотный механизм, и наводку приходилось доводить станинами орудия, что и делали сержант Шильников с ездовым Соломиным, елозя на коленях по огневой позиции. Работать на ногах они уже не могли — не было сил и мешали раны. Никитка было сунулся подменить кого-либо из них, но лейтенант Лампасов приказал подносить снаряды и заряжать пушку. Работе заряжающего
