уже отвоевался:
— Что ж это, выходит, взаправду «подравняли» Невзорова? А? Батарея — не батарея и Невзоров — не комбат? Ну не-ет!..
Комбат отдал приказание выйти на выполнение своей задумки четвертому орудию. Сняли раненого Шильникова, пополнили зарядный передок снарядами, прицепили четвертое орудие, вместо подбитого, к коням ездового Соломина, и расчет наметом помчал к означенному месту. Соломин, несмотря на тяжелое ранение, вызвался сам вести коней, наговорив комбату о их непослушности и норовистости. Лампасов, отказавшись от перевязки, уехал с четвертым расчетом. У комбата не было сил перечить ему. Он вместе с солдатами принялся устраивать подбитую пушку Шильникова на позиции, самолично пробовал привести ее в рабочий порядок. Но повреждение было безнадежным, и комбату пришлось подобрать расчет из здоровяков. У панорамы за наводчика встал старшина Орешко. И потом было смешно и досадно слышать его громогласную глотку:
— Вливо, вливо!.. Трошки вправо... Посунь малость на сиби... на мини... А-а, щоб ево...
Старшина быстро вогнал в пот и без того умаявшихся прави́льных у станин. Но пушка почти не отставала в огневой работе от своей исправной подруги, била всякий раз, как только надо было бить по танкам.
Открытой или «таранной» встречи с танками так и не получилось, как хотелось Невзорову. Но произошло непредвиденное. На батарею вдруг полетели редкие, но довольно точно пущенные мины. Под завесой дыма к гребню подкрался уцелевший бронетранспортер, на борту которого и был легкий миномет. Бронетранспортеров, по данным разведки, было четыре. Этот, подсчитал комбат, оставался последним. Ситуация коварная: гребень скрывал миномет от прямого удара орудий. Для навесного огня было малое расстояние.
— В укрытие! — первое, что мог скомандовать Невзоров, помня, как много потерь эти «малые» минометы нанесли роте Лободина.
Но это еще не выход. Комбат послал по следам четвертого орудия, с которым ушел Лампасов, Никитку. Он приказал: во что бы то ни стало подавить миномет противника. С фланга уничтожить его было легче. Никитка отыскал своего коня и храбро поскакал выполнять приказ. Он был охвачен отцовским и общебатарейным азартом боя, не понимая и не предвидя опасности.
Танки на какое-то время прекратили маневр и не показывались из-за гребня. Они ждали удачи от своих минометчиков. Комбат, улучив минуту, позвонил в роту Лободина. Пехота, как понял Невзоров, работала трудно, но теперь уже без потерь. Бронебойщики подожгли пять автомашин с горючим. «Машин мало — дыму много», — хотел съязвить комбат, но удержался: заправщики — не танки, голыми и сами не пойдут. Да и о другом подумал комбат. Как хозяйственный по натуре человек, он желал бы сейчас поменьше жечь горючее противника. Взять бы цистерны «живьем» — горючее сгодилось бы и для своих танков...
Капитан Лободин между тем сообщил обстановку Невзорову:
— Группа головных машин, кажется, прорвалась за танками и где-то укрылась за ветлами, на выходе из русла сухой реки... Хвост колонны оторвался и повернул назад к лесу. Кажется, так.
— Герасимыч, царица ненаглядная, — завеселился в тоне комбат, — что-то тебе все «кажется»?
— Сидим-то, как в коптильне, — отшучивался и тревожился за обстановку командир роты, — ды-ы-му — кулак не просунешь, противогазы надевай.
— Понял, — еще спокойнее сказал Невзоров. — Держись, «царица полевая»!
* * *
Сам Невзоров теперь уже знал определенно, что задача, поставленная командованием перед его батареей и ротой Лободина, выполнена: колонна заправщиков не пройдет к своим окруженным танкам в Синяевке.
«Но и тебя, Невзоров, подравняли — будь здоров...» — Что-то горделивое и печальное мешалось в душе воедино, не разделяясь ни на полный покой, ни на открытую скорбь. Душа — в вечной рабочей тревоге. И видно, не унять ту тревогу до конца войны. Невзоров не имел привычки считать подбитые им танки, машины, убитых врагов и все то, что его батарея на фронтовых дорогах превращала в мусор войны. Будь он всевышним властелином и сверхбогом на земле — не променял бы на все это ни одного своего солдата, ни единого коня. Однако Невзоров не был всевышним, и он считал, сердцем считал, всегда считал потери своей батареи: искореженные огнем пушки, убитых коней, сожженные снаряды, погибших бойцов и не дожитые ими дни...
«Да, Невзоров, подравняли, брат, и тебя...»
Глава двенадцатая
Пушка Лампасова ударила неожиданно и для противника, и для своих батарейцев. Заслышав ее, солдаты без команды, не сговариваясь, выметнулись из капониров к орудиям, словно точно знали, что на их головы больше не посыплются мины. К солдатской радости, так оно и вышло. Первыми же выстрелами орудие, у которого за наводчика был сам Лампасов, заставило умолкнуть вражеский миномет. Но тут же оба танка, выйдя из укрытий, близкой парой пошли на невзоровские орудия. Пошли полным газом, стреляя на ходу из пушек и пулеметов. Это обрадовало и ошеломило Невзорова. Атака на последнем вздохе, знал комбат по опыту, — самая отчаянная, самая опасная атака.
Снаряды противника легли неточно, зато пулеметы уже доставали до орудий — по бронещиткам прошлась пулевая дробь. Отшатнулся от панорамы старшина Орешко. Хватаясь за грудь, повалились замертво два солдата у третьего орудия. Комбат, отведя Орешко за пушку, приник к панораме. Прави́льные начеку, но пушка слушалась их с ленцой. Ей не хватало нужной подвижности. Но комбату удалось найти упреждающую точку наводки и принять изготовку для прицельного выстрела. Правофланговый танк, будто послушавшись самого Невзорова, через секунды вышел на эту точку и наткнулся на снаряд, посланный комбатом. Нет, танк не загорелся. От удара его развернуло почти на полный круг, и он очумело пошел обратным ходом. Невзоров и правильные упустили момент ударить по нему во второй раз — пушка так быстро не послушалась их. К нормальной наводке она была уже неспособна. Танк, вильнув огрузлым задом, рванул за гребень.
— Ушел, гад! — в сердцах Невзоров плюнул вослед скрывшейся машине.
Левый танк, подбитый вторым орудием, кружился на месте, силясь сбить малое еще пламя. Но вот остановился он. Откинулись люки.
— Отпусти ему еще пилюльку, — посоветовали солдаты наводчику.
— Отставить! — гаркнул комбат. — У Невзорова арсенал, что ли?.. Я еще подсчитаю, сколько вы у меня пожгли зазря пороху. За каждый лишний патрон — по наряду вне очереди. Я подсчитаю! — но это уже были обычные комбатовские «угрозы», которые так же трудно подсчитать, как
