капли дождевые
стучат, стучат по стёклам, но
дрожат гардины, как живые…
Многосерийное кино…
Найти бы в нём кусочек суши,
где от начала до конца
бредут распахнутые души
и не печалятся сердца.
Невыносимый
Кто вожделел освобожденья,
народ, вздымая на борьбу,
лежит теперь без вожделенья
на обозрении в гробу.
Мы перед ним не на параде,
нам поклоняться есть кому!
Таки наденьте, Христа ради,
Хоть… тапки белые… ему!
Почто он там, непогребённый,
В Кремле? – в Разлив ему, в шалаш!
Уснул бы, смертный, как Будённый,
под ёлкой-палкой – и шабаш!
«Крестьянам – землю! Коммунизма
заря победная близка!..»…
Отцу идеи ленинизма
прилечь – землицы ни куска…
– Ильич! – воскликнуть мне бы, – бросьте! –
я ради Вас пойду на риск
и вам на русском на погосте
поставлю скромный обелиск…
Через кирпичную кремлёвку
набат гудит на всю страну.
Пошёл бы Ленин… на… маёвку –
Помилуй Бог, не на войну!
Ну, под Симбирском, в крайнем разе,
Нашёл покой бы – в борозде,
а так – в архипоследней фазе –
буквально портится… везде.
Накрыт стеклом, но не хрустален –
В гробу он видел Мавзолей!
Лежал бы рядом Коба Сталин –
И то бы было веселей!
Независимость
Пусть я зависим, пусть я трушу
в предощущении войны,
но я бы отдал Богу душу
за независимость Страны.
А впрочем, что я! – «если…»… «кабы…»…
У стен Страны – стеной арабы!
* * *
Река переживёт развод –
над нею мост разводят
на части две над гладью вод –
и по мосту не ходят.
Переживёт развод река
со многими мостами…
А не махнуться ли пока,
мне с той рекой местами? –
Поплыть путями синевы,
где самолёт рокочет…
Да только мной река, увы,
сказала, быть не хочет.
Под два крыла моста в ночи –
проходы пароходов…
На дне реки блестят ключи
от тех ночных разводов.
* * *
Жара заставила? А может быть, места,
где слёз солёных вызревают грозди?
Тебе ли под распятого Христа
косить – пойди купи вначале гвозди!
* * *
Он раскручен был всего-то на сто грамм,
но зато до дыр зачитан! Так что – бросьте! –
и сегодня он читаем, по слогам –
ФИО с датами на… камне – на погосте.
* * *
Вспоминаю часто славную эпоху,
где с плаката хитро щурился Ильич.
Дед сказал тогда, что щурился он плохо –
звал «вперёд», а должен был – на Брайтон Бич!
Доступная любовь
Любовь доступна, но невнятна:
сегодня – пряник, завтра – плеть.
Чижик на Фонтанке
После эмиграции, новых лиц, интрижек
дважды в воду не войти, вёслам не грести.
Помнит ли тебя еще на Фонтанке чижик? –
пару крошек кинь ему – «здравствуй» и «прости».
Памяти Гагарина
Беспредельной славы надломил он ветку!
Он сказал: «Поехали!..», улыбнулся, но…
вдруг его упрятали в золотую клетку –
ту, в которой никому жить не суждено.
Ликвидаторам Чернобыльской аварии
Мир плачет по храмам, разрушенным в хлам,
но драмам, по жанру кошмарным,
слезой не оплачен Чернобыльский храм,
и свечи горят по пожарным.
* * *
Глава 2
Не выходя из дома
Среди разгула чертовщины
и пируэтов тут и там
по вере фейковым вестям –
как не хватает мне вакцины,
что разделить бы по горстям
не знавшим прежде пандемии –
где жизни линии прямые
спокойны к страхам и страстям!
Пристать к другому бы причалу,
спустить к ногам любимой трап,
и, как факир и эскулап,
распределить в застолье длинном –
в жару, в поту, в угаре винном –
восторг и страсть, хулу и лесть,
и всепрощение, и месть –
с разочарованным раввином.
Магнолия
Не опуститься до скотины
хочу, магнолия, средь масок –
не погрузиться в карантины
нашитых звезд, рогатых касок.
Среди запретов, взаперти –
как мне понять: на воле ль я?
От пропасти шагах в пяти
* * *
В столице или в городке
корновирус – всем… на блюде.
Сперва – на божьем поводке,
теперь под ним ещё и люди.
Осталось вспоминать, как сказку,
озон призывный тех лесов,
где ты чихать хотел на маску
* * *
Когда бесчинствует гроза,
и птицы падают от грома,
и пальма гнется, как лоза –
резон ли оставаться дома?
Начнут ли смерчи с ног сбивать
и воды Ноева потопа –
им на печи не удержать
ни господина, ни холопа.
Когда везде по берегам –
китов раскиданные туши,
отнюдь не в радость нам и вам
в шезлонге сидя кушать суши…
Когда от скуки, забурлив,
вдруг Фудзияма плюнет лавой,
навряд ли кто-то, закурив,
допьёт спокойно чай с приправой…
Длись благородных череда –
людей, что слыша про торнадо,
поедут именно туда –
куда им, собственно, не надо.
Довольно в мире чудаков,
готовых пособить заблудшим –
их жребий, видимо, таков –
сердцами греть чужие души.
И жаль, что мир почти отверг
парней, причастных к общей драме,
где после дождичка в четверг
всех понесут вперёд ногами.
Памяти пожилых,
умерших от COVID-19
Уходят облака, уходят пароходы,
уходят берега и бакены реки.
И желтая листва, как пиджачок – из моды,
уходит… В никуда. Уходят старики.
Когда-то был один… худой такой, у моря –
ему Хемингуэй открыл в бессмертье дверь.
Он тоже Там давно – он пишет, жизни вторя,
где яростный старик рыбачит и теперь.
Рассвет, сменив закат, меняются местами,
ферзями – старичьё на лавочках в саду.
Просить не упросить их, мол, останьтесь с нами –
да только люди умерли в нынешнем году.
Памятка всем живущим на территории пандемии
Исповедимы ли дороги,
пока не Бог, а сатана
переступает за пороги
с бокалом яда – как вина?
СССР, «благоухая»,
рай недостроил? – не зачтём…
Сдыхает мир, ковид вдыхая
воздушно-капельным путём…
Исповедимы ли дороги,
что проложили для разлук? –
хоть омывай шампанским ноги,
хоть санитайзером для рук…
Но нет дороги, той постыдней,
где, будто вражеский спецназ,
шныряли б нелюди да злыдни,
иных ужаснее проказ.
О, возврати меня, Всевышний,
в мои счастливые года:
там снова – мама с мытой вишней,
в колонке звонкая вода,
там сад колышется ранетом,
там не смертельно ОРЗ,
там утро льётся чистым светом
в зеленоватой бирюзе.
* * *
132
Одна боль всегда уменьшает другую.
Наступите вы на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче.
А. П. Чехов
Есть восхитительные люди
в миру, в лесу ли у костра…
Подай им здравия на блюде –
непросморкавшимся с утра!
Не содрогнул бы арматуру
их ежеутренний понос –
гони им литрами микстуру,
им капли – в шнобель, а не в нос.
Они, болезные – на страже
своих кишок, своих костей –
недополучит попа даже
от онкологии вестей…
Пусть воздух раскален и вязок,
микробы лезут из ворот,
и для клиентов пять повязок,
всё мало на один их рот!
Все антивирусные пляски
«больным» – прижизненный редут,
пройдут сторонкой, скосят глазки
и вам руки не подадут.
А мой сосед, пропащий в стельку,
надуть намерен смерть саму.
Дай Бог ему ещё недельку –
дождаться б донора ему!
* * *
Под лупой под какой возможно разглядеть
явившуюся вдруг улыбку у порога?
И демона в душе – куда подальше деть?
Икона на стене – ещё не вера в Бога.
Холера да чума в любые времена
ещё нароют всем немерено воронок…
…В медпункте на селе, когда уйдёт луна,
умрет лицом к стене – последний ли? – ребенок.
* * *
КГБ, гестапо, «Хизбалла», каратели,
вирус коронованный – эры камертон.
Сколько веры бы за жизнь люди ни потратили,
столько и гремит по свету смерти фаэтон.
Самоизолировались лестничными клетками,
тут уж не до Визбора, песен про тайгу:
тем не машут тополя тоненькими ветками,
кто урвать себе желает евро набегу.
Князь металла жёлтого метит души порчею,
фраер в маске мечется, что в кафе халдей.
В пандемию эту мрут, впрочем, как и прочие,
в клетках зоопарковых звери без людей.
* * *
Что ни день – земля теряет ось свою и грацию,
ей, как в спальне, дьявол выключает Белый Свет.
Провожаем в Никуда мы мать-цивилизацию,
в заражённый ею омут бросивши монет.
Было бы иначе, кабы стоили иного мы,
мы
