Дмитрий Аркадин
Газетный самолётик
ПРЕДИСЛОВИЕ
Как мне показалось, и думаю, я не ошибся, главной особенностью книги стихов Дмитрия Аркадина является искренность, та особая интонация теплоты и доверительности, которая заставляет поверить, что автор действительно говорит о том, что у него болит, во что верит, к чему неравнодушен. Ни в одной из глав книги, а всего их четыре, но я бы назвал это разделение в определенном смысле условным, вы не найдете стихов проходных, случайных. Дмитрия Аркадина не соблазняют ни к чему не обязывающие общефилософские рассуждения так привлекательные для многих представителей пишущей братии.И это не удивительно. Зрелый по возрасту и жизненному опыту литератор, поэтически осмысляет и переосмысляет на первый взгляд самые привычные вещи, мимо которых большинство из нас нередко проходит мимо. День минувший и настоящий, память о Великой войне, сегодняшние далеко не мирные будни нашей маленькой, окруженной врагами страны. Поэт ведет себя не просто как сторонний пусть и сочувствующий наблюдатель. Он активный участник событий, он пропускает их через свое сердце. Поэтическая мысль Дмитрия Аркадина вездесуща, ассоциативна, выразительна. Она четко нащупывает и безошибочно определяет связь времен. Вот два стихотворения, опубликованные на одной странице.
* * *
Далась тогда Победа всем непросто!-
так за пехоту!.. за горящий танк!..
…А я бы выпил водочки без тоста
за девочку с тетрадкой -Анну Франк.
Сегодня в мире снова всё не гладко,
и нет её… Но есть ее тетрадка.
…Простая девочка из Амстердама
всем на века бабушка и мама.
* * *
Карабин и нитка на запястье –
девочки дежурят на войне.
Господи, дай им любви и счастья –
Девам Пресвятым в своей стране!
Думаю, тут комментарии излишни. Все явно. Прозрачно. Сильно. Это и есть перекличка поколений…И все же я воздержусь от дальнейших цитат. Книгу надо читать, в нее надо вдумываться. Да и у каждого читателя свой уровень, свое восприятие поэзии, образности.Отмечу только, что тематика произведений Дмитрий Аркадина многогранна. Стихи о детстве, о родной Белоруссии, которую автор по-прежнему вспоминает с живой, трепетной любовью, сегодняшний день. Не обойдена вниманием и так называемая «Эра пандемии». Особое место, как я понимаю, и в сердце, и в творчестве Дмитрия Аркадина занимает образ матери.
* * *
Эпоха ушла незаметно,
но снимки эпохи храня,
с любовью смотрю я в те лета,
где мама моложе меня.
Так пишет в одном из стихотворений цикла поэт. И этот немеркнущий образ самого родного и близкого человека на земле особым светом озаряет и стихи о других близких людях, и о той особой стране, которую каждый из нас называет малой родиной. И вообще – всю территорию этой неравнодушной и волнующей душу книги…
Яков Каплан – поэт,писатель, член Союза русскоязычных писателей Израиля
и Международной Гильдии писателей.
Глава1
Где Господь тебя любит «по блату»…
Мой русский язык
Прекрасное время! – живёшь без войны…
Но мостик до мира по-прежнему узкий.
Как много на свете не нашей вины! –
мой сын прочитать не сумеет на русском
ни Пушкина сказок…ни «Даль» Куприна,
про чай Хлестакова, про сахар вприкуску…
Отцовская, может быть, гложет вина
и ходит за ним, словно пёс Андалузский.
С делами нечистыми чудится связь,
когда персонажи Гайдара размыты
и Лермонтов вытравлен! Множится мразь
да нечисти всякой топочут копыта!
Закрыть ли большие от страха глаза,
когда за столом твоим люди-моллюски?
Бывает, что солнце сменяет гроза,
но хуже, что сын не читает по-русски.
Израиль не мал, так и не исполин,
и сколько бы нам ни пророчили гниды,
ему – пережить и Каир, и Берлин,
Египта пески и его пирамиды…
Но сердце стучит и стучит невпопад
средь речек молочных да сытной закуски:
оттуда сюда не идёт снегопад,
и… сын мой совсем не читает по-русски.
Мой русский из детства шагнул, от крыльца…
В Израиле кланяюсь слову и слогу!
Досадно, что сыну по просьбе отца
«Онегина» вряд ли осилить, ей-богу.
…Бывает, поманит в Израиле Фет
к высотам Голанским, к беседе с абсентом…
А сын позовёт в придорожный буфет –
пускай, по-английски, но с русским акцентом.
* * *
Cуетясь, как на камбузе кок,
на своем да на средстве плавучем,
именуемом «Ближний Восток»,
ты случился не слишком везучим.
Для тебя он, наверное, мал
на чудовищном фоне терактов.
Да к тому же ты вдруг захромал,
разогнавшись на велике как-то.
Предпочтений своих не предав,
хоть бы пиво готовый, хоть водку,
только дьяволу душу продав,
ты восточную выбрал походку.
Поменять можно веру и храм –
если что – присягнуть и Пилату…
Но походка меняется там,
где Господь тебя любит «по блату».
Мимозы
По всем дорогам желтые кусты
цветут в Израиле. Красиво… необычно.
И ничего, что рядом все: и ты
летишь ко мне, как в небе тени птичьи…
Люблю кустов несмелую красу,
смотрю, и медлю, и шепчусь с цветами…
Нет ни души в их сказочном лесу,
о чём они потом расскажут сами:
цветы поставлю в старенький кувшин –
и задрожит ворсинок позолота …
С каких они немыслимых вершин
сошли дожить до твоего прилёта?
Достаточно душевной маеты
в их жёлтых пятнах – в них тепло и слёзы…
Как хороши в Израиле цветы! –
в другой стране мы звали их «мимозы».
Уходит день, а с ним с усталых глаз
спадает нетерпенье понемногу.
Представь, родная, что, встречая нас,
мимозы завтра выйдут на дорогу.
* * *
Тем – жажда, да наркоз, да анаша…
А мой IQ – со шрамами и швами.
К итогу развалилась не душа,
но то, чего не выразить словами.
Метафора на раны и на ранки
оставила нечитанные гранки,
и те – никем не виданы нигде –
растают, словно льдинки на воде.
* * *
Войду ли в Лувр – увижу галерею,
цветов Голландских пестроту,
Господних храмов красоту –
пока не постарею…
О, сколько было площадей,
до неба тонких шпилей,
старинных винных погребов,
и усыпальниц, и гробов,
морских паромов, штилей…
Заманчиво, в конце концов,
осмыслить как предтечу
икону ту, где Божья мать! –
стареть внезапно перестать
и к ней шагнуть навстречу.
* * *
Может быть, твоя старость похожа
на тебя в бесконечно простом.
По утрам говоришь: «Ну, и рожа!..»,
а трюмо разбиваешь потом.
Зря, конечно. Оно не блефует –
то лицо демонстрирует грусть,
потому что зима торжествует,
по нему обновляя свой путь.
Место под солнцем
Хорошо когда в жизни всё просто:
не к лицу ей любой макияж.
Где живу – ни страны, ни погоста,
только место под солнцем и пляж.
* * *
Себя, как Родину, любил –
светло и беззаветно.
Конечно, он нарциссом был,
и было то заметно.
Хвала тебе, ночной карниз!
Хвала за простоту!
На нём себя любил нарцисс,
но больше – высоту.
* * *
Волна из детства катит временами,
несёт полупрозрачное и муть…
Народ на кухнях что твои цунами,
которых не одеть и не обуть!
Хрущёвка, люстра, полка со слонами
и пионерка – девочка в прыщах…
И дождь плетется за похоронами,
за ним – менты в болоньевых плащах…
Вот в туалете вам дают фарцовку
Примерить… или джинсы подержать –
Их этикетку, как боеголовку,
ты крутишь в пальцах… Дорогая, б…ь!
А вот, задачи съездов выполняя,
за нормы бьются слесарь, агроном…
И пахнет бодрый праздник Первомая
к обеду – водкой, к ужину – вином.
Или ещё – «Туриста завтрак» с полки
сметают к черту с матом и огнём
четыре бойких комсомольских тёлки –
чтоб строить БАМ и трахаться на нём!
Кого винить в виденье этом нищем,
в котором между делом и игрой
нам выдавали голь и пепелища
за лучший на любой планете строй?
…То время – будто пёс твой верный – тот, кто
тебя встречал и ластился ползком,
раздавленный промчавшейся «Тойотой»…
И место то засыпано песком.
Собака плачет
А вот собака. Вот её глаза.
Она на взводе
