на основании которого был назначен военный суд, от имени защитников выступил с коллективным протестом против незаконности этого постановления московский адвокат Ратнер.
Председатель ответил ему короткой репликой.
Защитники не успокоились, и с поддержкой протеста поднялся харьковский присяжный поверенный Рапп.
Когда председатель и его остановил, не дав ему договорить своих соображений, поднялся и заговорил с львиной дерзостью столичный адвокат Мандельштам, а затем заволновались остальные защитники.
Это была первая схватка двух представленных на суде сил, — чинящего расправу суда, с одной стороны, и либералов, мечтающих даже здесь добиться хотя бы крупицы правосудия — с другой.
Защита выступила со всем великолепием пользовавшихся популярностью во всей России имен и сознанием героизма и спасительности для страны того дела, которое привело революционеров на скамью подсудимых.
У судей, кроме постановления их начальства и классовой ненависти к осмелившимся бунтовать рабочим, ничего не было.
Но в их распоряжении были шпалеры казачьих команд, тюрьмы, всякому их шагу было обеспечено одобрение со стороны всей самодержавной власти.
И потому страдавший гемороем, отживающий свой век генерал должен был восторжествовать победу.
После первых же его холодных реплик и угрозы вывести защитника из зала суда, если он не прекратит возражений, вспыльчивый грузин адвокат князь Андроников истерично зарыдал, упав головой на свой столик, остальные защитники растерянно смолкли.
В публике уже начались всхлипывания, в суде установилось жуткое молчание.
Началось обычное течение судебной процедуры: чтение обвинительного акта, допрос подсудимых, а затем допрос свидетелей.
* *
*
Против Матвея, кроме показаний того самого сыщика, который, опознав его на улице, арестовал, никаких других материалов, уличающих его участие в демонстрации, не было. Однако, чтобы поддержать бодрость в других товарищах, Матвей решил держаться на суде открыто и решительно. Поэтому когда председатель, задав стереотипный вопрос о виновности, остановился на нем взглядом, Матвей не колебался. Он встал и четко произнес:
— В демонстрации я участвовал, но преступлением это не считаю и считать не буду.
На мгновение он смолк и добавил:
— Считаю, что то, что здесь делается, есть расправа над нами, а не суд.
Судьи задвигались в креслах, председатель топнул ногою и закашлялся, захлебнувшись злобным окриком.
Матвей сел на скамью.
Приблизительно так же ответили Колосков, Браиловский, Столкарц и почти все остальные товарищи.
Беспомощный десятник цементного завода Куксин, чувствовавший, что он гибнет, не зная за собой никакой вины, поднялся, когда дошла очередь до него, взволнованно дернул один и другой раз нижней челюстью, ловя сухим ртом воздух, а затем сдержав кое-как в горле какой-то комок, выговорил хрипло:
— Не был нигде! Не виноват!
Потом он сел и скрипнул зубами, чтобы не расплакаться.
Николай Полтава, отвечая, стал по-военному.
— Вы служили в солдатах? — заинтересовался им председатель.
— Так точно!
— В какой части?
— В Екатеринославской артиллерийской бригаде.
— В каком чине?
— Старший фейерверкер.
— Виновным признаете себя?
Матвей, Браиловский, Колосков и сокамерники здоровяка слесаря все сразу повернулись к мастеровому.
Последний вдруг побледнел при этом вопросе и еле удержался на ногах. Но усилием воли он собрал все свое мужество и с вспыхнувшей дерзостью сказал:
— Я рабочий...
— Так что же из этого?
— Значит, я участвовал... Все рабочие идут против самодержавия.
— Садитесь!
Судьба Николая Полтавы была решена. Его защитник Карякин схватился за голову и уставился на столик в бумаги.
Началась длинная канитель допроса свидетелей, вызванных обвинением. Но и тут обнаружилась подоплека большинства тех свидетельских показаний, на которых базировался обвинительный акт. Значительного числа этих свидетелей не оказалось на лицо «по уважительным причинам». Те же, которые явились и давали свои показания, так много сразу «видели» и «слышали», что или их нужно было считать вездесущими всезнайками, или им совершенно нельзя было верить.
По поводу первого же неявившегося свидетеля-шпиона, уличавшего двух конфетчиц, их защитник Левицкий поинтересовался распросить другого сыщика, дававшего показания, почему не явился на суд его коллега такой-то.
— Он отсутствует по служебным делам! — отрапортовал. рыжеватый худой в высоких сапогах, напоминающий базарного молодца-приказчика, филер.
— Ну да... Меня и интересует, где он находится?
— В командировке на Волге!
— Стеньку Разина поехал ловить, что ли? — с ехидной улыбкой спросил защитник.
— Не можем Знать-с..
Пропустивший вопрос генерал вдруг вскочив, весь побагровел от фривольной дерзости защитника, он предостерегающе зашипел:
— Смотрите, господин помощник присяжного поверенного Левицкий, вы находитесь в военном суде...
Защитник пожал плечами.
— Я кончил допрос!
Но дальнейшие неявки свидетелей совершенно вывели из себя адвокатов, и они попытались произвести еще одну атаку на суд.
Они решительно потребовали, чтобы суд был отложен.
Кончилось это новым инцидентом теперь уже со стороны Ратнера, который заявил, что он при таких условиях отказывается от защиты и уходит из зала суда.
Атмосфера суда сгущалась. Казаки-судьи безучастно сидели, ожидая окончания длинной процедуры допросов.
От перерыва до перерыва они застывали, не двигаясь на своих стульях, смотрели на подсудимых и только при редких обращениях к ним председателя с каким-нибудь вопросом поспешно кивали головами, заранее соглашаясь со всем, что бы он им ни предложил.
Так это продолжалось несколько дней.
Наконец, наступил момент прений сторон.
Этому предшествовал вопрос ко всем подсудимым, что они могут сказать в свое оправдание.
Браиловский еще раз подтвердил, что он в демонстрации участвовал, но считает это гражданской доблестью, а не преступлением. От дальнейшего объяснения он отказался.
Матвей, согласно принятому им решению, выступил с короткой речью. Старшины судьи, ожидавшие, что настроение подсудимых уже сломлено, ошалело уставились глазами на мастерового, который громил самодержавие, не боясь предстоящего приговора.
Председатель остановил его два раза и, наконец, оборвал, не дав докончить речь, угрозой вывести.
Матвей возбужденно сел.
Колосков сказал несколько дерзких реплик.
Остальные подсудимые или отказывались говорить, или пробовали сделать беспомощные объяснения своей непричастности к демонстрации. Только молчаливо державшаяся все время, как посторонняя зрительница, интеллигентка
Нагель заставила еще раз судей вздрогнуть, а подсудимых воспрянуть духом.
Эта девушка была дочерью обедневшей дворянской семьи из Орловской губернии. Вместе с братом она только-что соприкоснулась с жизнью подпольной организации. И вот она несколько дней сидела и наблюдала, что из себя представляют подсудимые рабочие, и как ведут себя судьи.
Когда председатель суда задал ей стереотипный вопрос о том, что имеет сказать в свое оправдание подсудимая, и выжидательно поднял голову, высокая Мария Николаевна смело выпрямилась, с презрением оглянула судей, а затем, медленно выговаривая слова, произнесла:
— Вы уже убедились из показаний, что я в демонстрации не участвовала. Я в начале суда
