белом платочке, с дряблой, вроде как лишней,
кожей на лице. Опасаясь, что, увидев такого большого, в сравнении с ней, незнакомца, хозяйка
захлопнет дверь, Роман сбивчиво объясняет ей своё дело. Судя по чрезмерно настороженному
виду хозяйки, послан он был сюда явно с каким-то подвохом. Это становится ещё очевидней, когда
старуха вдруг, не дослушав объяснений, пропускает его внутрь, выглядывает на площадку, словно
проверяя, нет ли хвоста, и плотно придёргивает дверь. О, так у неё и квартира к тому же
однокомнатная…
– Тебя не бабульки направили? – спрашивает эта бабулька, глядя искоса и снизу, как будто
вошедший находится в некоей чешуе, под которую она пытается заглянуть.
– Нет, я просто хожу по квартирам и спрашиваю, – автоматически врёт Роман.
Ясно, что делать здесь нечего, но хозяйка принимается для чего-то показывать свои владения,
по-музейному детально знакомя с каждой вещью. Роман осматривает их, сам не зная для чего. В
квартире царит фантастически-санитарная чистота, порядок обветшалых вещей и безделушек.
Показывая ванную, старуха объясняет, что вот это полотенце, поменьше, для вытирания рук, эта
простиранная тряпица – для правой ноги, а эта, соответственно, для левой. А это большое
махровое полотенце – для всего тела. Почему-то словно очнувшись от слов «для всего тела»,
которые хозяйка произносит особым поглаживающим тоном, Роман представляет её тело и делает
невольное глотательное движение, подавляя в себе смутный позыв на тошноту.
Во время подробнейшей экскурсии по квартире, когда растерянному гостю показываются не
только все вещи, но и повествуются истории некоторых из них, хозяйка успевает как-то
ненавязчиво и ловко выведать возраст Романа, место его работы, кто его родители и где они живут.
Впрочем, эта информация не секретна – Роман мог бы выложить её и без уловок. Механически
переступая за ней по крохотной площади квартиры и всё так же бездумно отвечая на вопросы, он
вдруг останавливается перед самым лицом старухи, которое делается вдруг таким же ясным и
протёртым, как её старое волнистое зеркало в деревянной раме, повешенное с наклоном в
комнату. Очнувшись, Роман спохватывается, что он, оказывается, только что проболтался о
вчерашнем уходе из семьи. Судя по внезапно возникшей паузе, по тому, как усилился блеск в
глазах хозяйки, для неё это известие кажется чем-то значительным. А в общем-то, всё тут понятно.
Старухи обычно не жалуют мужчин, бросающих семью, и потому от ворот поворот ему здесь
обеспечен. Ну и ладно. Не так уж этот вариант и хорош. Однако старуха, словно услышав его
вывод, прерывает дознание и вдруг сообщает, что готова предоставить постояльцу койку. Койка эта
за лёгкой занавесочкой в синий горошек. На койке несколько ватных матрасов, создающих
дугообразное ложе. Сама хозяйка будет спать на диване. Роман задумывается. А что? Может,
116
сгодится на первый случай? Шариться по дворам уже просто надоело.
– Только ни с кем из соседей ты здесь не разговаривай, – ставит условие хозяйка. – Ох, какие
тут люди, какие люди…
Она кратко излагает Роману, уже немного освоившемуся и потому чуть «по-домашнему»
присевшему на стул, кто тут есть кто: кто с кем живёт (картина возникает какая-то чудовищно
развратная) и кто чего ворует (тут вообще полный атас и по сорок лет тюрьмы каждому). Бабка,
совершенно очевидно, обладает какой-то мозговой морально-антикриминальной укосиной. В
одном, уже просто невозможно перевитом месте её рассказа о соседях, Роман не выдерживает:
– Ну, не может этого быть! – невольно восклицает он.
Хозяйка, вскинувшись, как-то по-кошачьи выгибает спину.
– Э-э, меня не обманешь, – приблизившись к его уху и озираясь на дверь, шепчет она, – я всё
вижу, я всё слышу. Я тридцать два преступления раскрыла.
– Тридцать два?! – изумляется Роман. – Но как!?
– А я в милиции работала…
– В милиции? – переспрашивает Роман, чувствуя жгучее любопытство, даже несмотря на своё
подавленное настроение. – Кем вы там работали?
– Уборщицей.
– Уборщицей?!
– Да уборщицей-то не в самой милиции, а там, где скажут. Да и не только уборщицей.
– Как это – «скажут»? – удивляется Роман, тоже невольно переходя на шёпот. – Кто скажет?
– Ну, устроят меня к кому-нибудь домработницей или уборщицей в учреждение, а там от
уборщицы-то не особенно таятся, а уж я-то всё слышу, всё примечаю… Так-то! Я всегда в почёте
была. Вот мне потом и квартиру дали.
В легендарное милицейское прошлое хозяйки чтой-то не верится: чтобы такие старушонки, да в
милиции служили! Ну, положим, когда-то она старушонкой не была. А всё равно врёт. Так по-
шпионски работают лишь за границей. Наши не станут – это нечестно, не порядочно, не по-
советски. Просто у неё с головой что-то не то. Но это, видимо, придётся потерпеть.
Хозяйку зовут Марией Иосифовной. Договорившись с ней об оплате, Роман некоторое время
сидит, обвыкая на определённой ему кровати, в очередной раз удивляясь неожиданности нового:
какая-то странная квартира, полученная бабушкой за странную работу, какая-то старомодная
кровать… Почему-то теперь ему суждено обживаться в этой ситцевой старушечьей обстановке…
Но надо идти за чемоданом. Сам бы чёрт шёл за ним.
Свой привычный дом кажется теперь заряженным какой-то нервной энергией, которая по мере
приближения к нему всё сильнее гудит в голове. На лестнице в подъезде масса других мелких
звуков, но гул в голове не заглушает их, а, напротив, кажется, даже усиливает.
Через дверь, собственноручно красиво и старательно обтянутую дерматином, Роман слышит,
как в квартире работает стиральная машинка. Гул в голове и гул этой машинки совмещаются.
Теперь слышно лишь машинку. Так, может быть, этот-то звук своего дома и доносился за целый
квартал? Роман поворачивает ключ в скважине и будто щелчком замка выключает шум в квартире.
Неподвижно пристынув от этого совпадения к уже освобождённой двери, он слышит, как где-то
этажами ниже кто-то выходит из квартиры, звеня ключами и звонко лязгая пустыми бутылками. Эти
звуки весело раскатываются по всей полости дома, перегороженной лестничными пролётами и
площадками. Минуты три Роман стоит в полунаклоне, держась за ключ и ручку, моля Бога
случайности (может быть, есть и такой?), чтобы на его площадке не появились соседи. Всего в
полутора метрах, только уже за этой мягкой глухой дверью, Голубика, видимо, выглянув из ванной
в прихожую, кричит что-то Серёжке, и машинка тут же снова принимается гудеть.
Роман тихо входит. В приоткрытую дверь ванной видно, как Ирэн, склонившись над ванной так,
что видны ямочки под коленками её ног с икрами, точёными под веретено, полощет бельё.
Чемодан, к счастью, тут и стоит, лишь чуть сдвинутый под вешалку. Осторожно приподняв его,
Роман всё же заглядывает в комнату: Серёжка строит дворец из кубиков, а Юрка сидит рядом
