назиданием о национальной незрелости его личности, но
Роман лишь плотнее прикрывает эту дверь. Если бывший тесть постучится в окно, то придётся
закрыть и его. Не надо мне сейчас этого, не надо. Послушаться сейчас этого умного человека –
значит отказаться от первой женщины в жизни, признавшейся в любви.
– Я понимаю… Я сделаю всё, чтобы и ты меня полюбил, – словно отвечая его мыслям, шепчет
Смугляна. – Я буду ждать твоей любви хоть сто лет. .
Такое у Нины и в самом деле впервые. Обычно на неё как раз и действуют те ласковые слова и
шоколадки, от которых она так легко отрекается теперь. Её плавит любое приятное слово даже
незнакомого мужчины. А изучая себя перед зеркалом, она всякий раз убеждается, что ей с её
достоинствами нелепо принадлежать лишь кому-то одному. Для одного – это чересчур. К тому же,
если на тебя с четырнадцати лет засматривается всё мужское население деревни, то почему бы и
самой не иметь права влюбляться во многих? Смугляне кажется, что если мужчины так
требовательно смотрят на неё, значит, она уже чем-то обязана им. А уж тем, кто нравится ей
самой, она не вправе отказывать ни в чём. Правда, осознавая, что такие представления способны
увести её ой как далеко, Нина пытается установить твёрдые критерии своего мужчины. Только
ничего это не даёт: образ идеала всегда остаётся портретом в рамочке на стенке, в то время как
реальные мужчины продолжают возникать лишь по одному критерию – по степени их
напористости. Какие бы принципы недоступности и гордости ни создавала для себя Смугляна, да
только всё бесполезно: где взять стойкий материал для их воплощения, если внутри тебя один
стеарин? Потому-то её принципы, идущие лишь от ума, легко оплавляются теплом первого же
ласкового взгляда.
Потеря целомудренности на второй день городской жизни ничуть её не расстроила, потому что
не очень гладко стыковалась с родительскими наставлениями об альтруизме, взаимовыручке,
доброте, патриотизме и интернационализме. Со смущением обнаружив в общежитии свою
катастрофически губительную податливость, Нина задним числом благодарит судьбу за то, что
ещё дома, в селе, не нашлось мужиков, догадавшихся быть настойчивыми. Иначе её репутация
строгой учительской дочки окончилась бы прямо там. Хорошо, что настойчивых и нахрапистых
негусто и в городе. Но если бы все мужчины знали ключик, каким она открывается, то, кажется, она
не успевала бы перед ними даже закрываться. Лишь их спасительная неотёсанность позволяет ей
иногда, для поддержки хоть какого-то самомнения, демонстрировать даже некоторую свою
неприступность. Чтобы добиться её, кавалеры начинают петушиться, расхваливая себя, и тут же
проигрывают, потому что Смугляну напрочь сшибает только одно – напор и искреннее признание
её притягательности.
А вот с Романом всё по-другому. Впервые она уступает мужчине без всякого напора и
признаний. Впервые именно после близости с ним она не чувствует себя использованной (хотя, в
принципе, это никогда не угнетало её). Впервые в близости не имеют большого значения слова,
комплименты и взгляды. Но главное – здесь она впервые чувствует себя по-настоящему нужной,
понимая, что Романа может спасти лишь яркая, испепеляющая любовь, на которую она, как ей
кажется, способна.
Эмоциональная уверенность Нины невольно заражает и Романа. Правда, теперь он уже и сам
не понимает, куда движется. С ощущением полного душевного дискомфорта он видит, как его
буквально тащит, прёт в новую несвободу. Как всё легко и просто было в тот славный «период
полёта» или в период Большого Гона. Почему же теперь простая близость тел так сильно
подорожала? Почему она сходу превращается в путы? Или, может быть, это какой-то частный
случай, возможный только со Смугляной? «Насочинял я о ней всякого, – теперь уже куда
уверенней думает он, – ну ошиблась она однажды – с кем не бывает. .»
120
– Только знаешь что, – просит он свою новую женщину, – не расспрашивай меня и ничего не
говори о моей жене. Во всем виноват только я, и отзываться о ней плохо я не имею права. Я
виноват и ещё не знаю, как искупить свою вину… *6
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Прекрасная пара
Теперь, когда чемодан Романа плотно и заботливо обжат тремя чемоданами Смугляны под их
общим, подковообразо прогнутым ложем, жизнь Нины радостно усложняется. Ещё ни одно её
знакомство не было таким весомым и настоящим. Нестыковка душевного воздушного настроения
Смугляны с хмурой, насупленной погодой этих дней, с серым от городской сажи снегом вызывает
даже мимолётное недоумение. Конечно же, у неё остаётся и прежняя жизнь с институтом и
преподавателями, с лекциями и сокурсниками, с теми же льнущими мужскими взглядами и
комплиментиками, но между той и этой жизнью есть некая переходная полоса, которую она
дважды в день преодолевает, уходя и возвращаясь к своему мужчине. Находясь рядом с Романом,
Смугляна обнаруживает проклёвывание в себе лучших качеств, привитых родителями и домом,
которые, на самом-то деле, вполне актуальны и пригодны, которые, более того, куда душевней и
притягательней тех, что легкомысленно нахватаны в городе. Впервые, например, она открывает в
себе желание верности, осознав её как цельное, истинно женское качество. «Клянусь, я буду самой
верной женой!» – тут же провозглашает она для себя, отчего её воображаемое будущее как по
мановению волшебной палочки расписывается яркими масляными красками. Эту картину какой-то
диссонансной графикой портит лишь виноватая оговорка Романа, что новая, более прочная и
удачная семья нужна ему вроде как для оправдания и искупления боли, которую он приносит
родным и близким. Обидно быть лишь неким материалом для внутреннего самооправдания
другого. Хотя, конечно, со временем всё это уляжется, уйдёт в почву, а семья, которую Смугляна
теперь просто жаждет, останется.
В субботу, как и обычно по субботам, хозяйка раным-рано убегает на рынок, и они очень долго
валяются в постели. У Романа выходной, ради которого Нина решает прогулять первую пару. В эти
первые свои дни они постоянно испытывают друг друга и всякими мелкими вопросами, и такими,
как «в чём смысл жизни?», «как надобно правильно жить?», «к чему стремиться?» Конечно,
полностью, так, чтобы стык в стык, их взгляды не совпадают, однако в этих-то несовпадениях и
есть главный вкус общения.
– Ну и что? Не пора ли завтракать? – предлагает наконец Роман, чувствуя, что с этими
утренними разговорами он уже навалялся до мути в голове.
Нина гибко тянется, изображая некую томную пантеру. Роман невольно с улыбкой наблюдает.
Поначалу Смугляна привлекала экзотичностью, шоколадной кожей, отточенной стройностью, а,
чуть привыкнув к ней за эту совместную неделю, Роман теперь вроде как заново спрашивает себя:
так красива
