Уже пришла та «старуха» — чисто одетая и в годах, но еще полнокровная женщина. «Ага-а, двоюродный братец уже заполучил сюда помощницу», — сказала она запросто, доброжелательно глядя маленькими глазками. Затем последовало выяснение имени и откуда родом и совместное кофепитие. Правда, Силья еще не уяснила себе, как тут накрывают на стол, но ей и не требовалось делать это, ибо София сама взяла чашки оттуда, где они стояли. Вот так познакомились, а затем осмотрели дом. Прошло уже столько времени, что и профессор вернулся с озера с рыбой, но кофе для него готов не был. Они совсем забыли про старика, выясняя состояние домашнего хозяйства.
— Чертовы девки! — возмутился профессор, и Силья чуть не заплакала. Но профессор сказал ей, указывая пальцем на Софию — Не давай этой старухе сбивать себя с пути, а путь этот такой, изучишь мои привычки и будешь делать, что я велю.
Силья, однако же, поняла, что отношения между этими двоюродными братом и сестрой очень хорошие, близкие. Поспешив в кухню готовить новый кофе, Силья слышала, как они разговаривали тихо и деловито.
— Силья, стало быть, придет и к нам вечером, когда тут все будет сделано, — сказала София Кулмала в дверях, уходя.
— Да, придет, ведь это входит в число обязанностей. Да и кроме того, хозяйка Кулмала — такая легкомысленная вдовушка, которая собирает вокруг себя всех молодых мужчин округи, так что там хватит парней составить компанию и для гостьи.
— Хороший поп лучшие проповеди произносит про себя, — ответила София с улыбкой на губах и прищурив глаза.
После того как София ушла, профессор подробнее объяснил перипетии ее жизни.
— Молоденькой-то она была хорошенькая и попала служанкой в Тампере к одному богатому старому холостяку, который взял да и влюбился в пригожую деревенскую девчонку, разумеется, и она ему ответила тем же, но потом, летом, он поехал в санаторий и окочурился там в одночасье. К счастью, София была с ним официально помолвлена, и это удалось доказать в суде, так что, когда сын родился, ему выплачивали пенсию до совершеннолетия. Где-то в мире София вторично вышла замуж, даже в Америке побывала — теперь она вдова и живет в доме, где и родилась. Дочке ее идет второй десяток. У Софии есть пианино, привезенное из Америки, немного земли, корова и несколько кур. Так что теперь знаешь, на тот случай, если пойдешь туда, и свободно можешь пойти, я и сам там бываю. Она часто собирает толоку, иначе ей с полевыми работами не справиться, хотя хозяйство и невелико, и тогда там устраивают танцы — если нынче летом на полях вообще можно собирать толоку или хотя бы танцевать — ох-ох, э-эх, да-да. Кофе-то у тебя еще теплый?
День прошел чудесно. У профессора и впрямь были «свои привычки», но требования его были весьма умеренными, так что иной раз Силье бывало странно и неловко, когда он хотел делать сам такое, что могла сделать служанка. Хорошо прошли и следующие дни. Ждали гостей, но никто, кроме барышни Лауры, дочери профессора, так и не приехал. С нею приехала еще какая-то тихая девушка, которая пробыла лишь несколько дней. Про семейство зятя ничего не было известно и позже; о нем и его деятельности лишь говорили немного таинственно.
Но вблизи Рантоо, на краю деревни находилась Раухала — старая усадьба, земли которой были проданы, и лишь большой серый главный дом оставался выморочным, и бывшая хозяйка сдавала его на лето дачникам. Там селились пять-шесть человек, все из разных мест, и жили кто сколько хотел, уступая затем место следующим приезжим. Та старая хозяйка была хорошей знакомой Рантоо, и когда она устраивала своим гостям вечеринки, то всегда звала всех живших в доме профессора, и вот так им, особенно барышне Лауре, доводилось общаться с жильцами Раухалы.
Однажды вечером Силья пошла в Кулмалу, у нее было поручение от хозяев, но не очень спешное. Дорога вела сначала через хутор Камраати, затем шла под старой дикой яблоней, пока наконец плоская крыша Кулмалы и печная труба на ней не возникли перед глазами путницы. Поскольку это была единственная труба дома, из нее постоянно поднимался знакомый дымок. Пройдя совсем немного по деревенской дороге, старомодно обсаженной с обеих сторон кустарником, она оказалась перед воротами, у одного из столбов которых, как всегда весной, цвела старая, развесистая черемуха, а у другого преогромный куст глухой смородины. За ними был двор и в другом его конце — дом. Между кустиками ромашки и травы-муравы вырисовывались три непременные узенькие дорожки: одна к хлеву, другая к амбару и третья к деревенской дороге. Силья взошла на крыльцо, куда навстречу ей вышла София. И впервые взор этой девушки засверкал в сенях Кулмалы, а затем и в гостиной. Позже там происходили замечательные и очень важные для Сильи события. Теперь же там царили уютные сумерки. Рядом с гостиной была кухня и маленькая горница, в которой София и угостила чем бог послал. Пианино было на лето выставлено в гостиную. Дочка, Лайни, подбирала на нем знакомые танцевальные мелодии и народные песни. Из очага плиты на кухне дым иногда начинало тянуть в дом. Тогда открывали окно, и какой-нибудь ближний сосед, случайно шедший мимо, замедлял шаги, чтобы послушать вальс Лайни.
Силья сидела в кресле-качалке и наслаждалась, ощущая доброжелательность всего вокруг. Ее красноватое платье, поблескивающие волосы и карие глаза восхищали даже Софию, которая уже знала истину о происхождении Сильи. Все разговоры были такими, что вызывали улыбку, и при этом на левой щеке девушки возникала маленькая ямочка. Силья сидела, привольно опираясь на подлокотники, платье обрисовывало формы тела, входящего в пору полного расцвета. Поскольку Силья и София оставались одни, можно было держаться и говорить как хотелось, не стесняясь проявлений своей сути.
Позднее в том же самом кресле-качалке сиживали и дачники из Раухалы, они тоже охотно приходили в Кулмалу. София даже иногда кричала им, чтобы зашли, когда те прогуливались по дороге. Кто-то из них умел играть на фортепьяно и принялся учить этому Лайни. Другие смотрели, как София доила свою корову и поила теленка. В июле стал уже делаться заметнее и лунный свет. Тогда во дворе Кулмалы и возле дома возникла особая эмоциональная атмосфера. Старик хозяин Камраати рассказывал, как тут жили раньше. «Небось ты, Матти, это еще помнишь», — сказал он как-то профессору, когда тому случилось сидеть с ним рядом на лавочке во дворе Кулмалы.
В первой половине июля провести в Раухале лето приехал Армас, молодой господин, фамилию которого Силья так никогда толком и не смогла узнать, хотя именно этот молодой человек значил именно для нее больше, чем для кого-либо другого в этих местах — и более, чем кто-либо другой где бы то ни было.
Барышня Лаура, дочь профессора, была стройной блондинкой, в глазах которой всегда поблескивало одно и то же трудновато объяснимое выражение. Она никогда не горячилась, ее желтоватые, вьющиеся на висках волосы наводили на мысль, что все чувства были уже пережиты за нее прежними поколениями. Никто никогда не замечал, чтобы она вздыхала по какому-нибудь молодому мужчине. Но теперь вышло так, что поселившийся в Раухале Армас явно привлек ее внимание; даже Силье случилось слышать, как барышня не раз рассказывала что-то о нем и за завтраком, и когда пили кофе. Вскоре этот молодой господин и сам появился в Рантоо. Он был бойким юношей, и профессор охотно беседовал с ним.
Таким Силья и увидела его впервые. Ей довелось принести что-то в ту комнату, где проводили время господа. Молодой человек сидел за пианино и старался что-то сыграть, барышня Лаура стояла рядом и пела. Но именно в тот момент, когда в дверь вошла Силья, их музицирование оказалось нарушенным, молодой господин обернулся и посмотрел. Вошедшая служанка сделала ему легкий книксен, как ее научили делать гостям. Она была в том самом темно-красном платье, о котором профессор сказал, что оно идет ей и она в нем выглядит лучше, чем это было бы позволительно для служанки.
Вернувшись после этого в кухню, Силья выглядела и вела себя так, словно ее подменили, — в кухне как раз находилась София, которая и заметила ее состояние. Девушка хихикала и болтала всякий вздор. София, человек опытный, подумала, что знает причину этого. Поставив на стол посуду, которую держала в руках, Силья в бурном порыве радости кинулась Софии на шею. Мгновение спустя она вновь занялась своей работой. «Тут так замечательно», — сказала она Софии, словно хотели оправдать свой только что совершенный поступок лишь хорошим настроением. Помогая затем Силье мыть посуду, София, как бы невзначай, рассказывала, что знала, о дачниках, живших в Раухале нынешним летом. «Этот господин Армас красив, и утончен, и весел — небось и ты заметила, как сверкают его зубы, когда он говорит или улыбается. Похоже, Лаура на него малость поглядывает».
Гости ушли, и София помогала Силье, пока все не было приведено в порядок. Об этом ее попросила барышня Лаура, придя в кухню. София ушла лишь после того, как все поужинали и было убрано со стола. Силья пошла ее провожать, не видя к тому никаких препятствий и даже не спросившись, столь возбуждена она была дневными происшествиями. София хорошо понимала ее и любезно разрешила ей повиснуть на своей руке. Про себя же она решила предупредить Силью против такой горячности, как только представится мало-мальски подходящая возможность.
