жизнь.
Вскоре после этой статьи Л. П. Шелгунова вместе с Е. И. Конради заявили, будто Марко Вовчок эксплуатирует молодых переводчиц, не доплачивая им гонорары, которые получает у Звонарева. На этот раз наступление сорвалось благодаря энергичному вмешательству Е. П. Елисеевой, жены одного из редакторов «Отечественных записок». Опросив поименно всех переводчиц, названных в качестве жертв «экс-плуататорши», она установила, что это навет, и публично обвинила Шелгунову и Конради в клевете.
Другой удар, теперь уже без промаха, последовал со стороны женского издательского кружка Н. В. Стасовой и М. В. Трубниковой. Мария Александровна совершила непростительную оплошность.
В некоторых случаях, когда не хватало времени, она, как и многие ее коллеги, обращалась к помощникам, указывая обычно на титульном листе: «Перевод под редакцией Марко Вовчка». По-видимому, так она собиралась Чюступить и с переводом второго тома «Полного собрания сказок Андерсена», заказанного издателем Плотниковым. И тут она попала в западню. Заваленная грудой дел, Мария Александровна не уследила за этим случайным заказом, а ее помощница поспешила передать рукопись издателю в качестве переводной работы Марко Вовчка.
Книга, помеченная 1872 годом, еще не поступила в продажу, когда в «С.-Петербургских ведомостях» 11 декабря 1871 года появилась статья некоего И. Каверина — «Что-то очень некрасивое». Под этим псевдонимом выступил крупнейший искусствовед, вдохновитель передвижников и «Могучей кучки» В. В. Стасов. Сличив издание Плотникова с прежним переводом тех же сказок, изданных в 1868 году М. В. Трубниковой и Н. В. Стасовой (сестрой критика), он убедительно доказал, что новый перевод есть не что иное, как переделка старого. Марко Вовчок обвинялась в плагиате!
В устных и печатных заявлениях Стасов ратовал за пересмотр нелепого закона об авторском праве, по которому переводчик мог свободно использовать до двух третей старого перевода, выполненного другим лицом. Несомненно, Стасовым руководили идейные побуждения, но несомненно и то, что за его спиной стояли люди, сводившие с Марией Александровной личные счеты.
Ей ничего не оставалось, как апеллировать к букве закона. Ведь на ее стороне была только юридическая правота. Противники же требовали морального осуждения.
Писательница сама предложила устроить третейский суд с тем, чтобы установить: действительно ли переводчик имеет право пользоваться чужим переводом, воспользовалась ли она чужим переводом и чей перевод лучше? («С.-Петербургские ведомости» от 8 января 1872 г.)
Газеты, потакая вкусам обывателей, подробно освещали переговоры сторон и все этапы процесса. По разным причинам третейский суд оттянулся на конец года, и в последний момент защитники «подсудимой» — Салтыков-Щедрин, В. И. Танеев и Г. З. Елисеев — отказались участвовать в судилище, ставящем своей целью опорочить прогрессивную писательницу. Такого же мнения придерживался и Лавров. «Что это вздумалось Стасовой и Трубниковой тягаться с М. Вовчком, кажется из-за пустяков?» — спрашивал он Е. Штакенштейдер в письме из Парижа.
Дело кончилось публикацией заявления авторитетной комиссии из 18 юристов и литераторов, подтвердившей первоначальный вывод И. Каверина (Стасова). Комиссия заседала на квартире Е. Н. Ахматовой, издательницы «Собрания переводных романов», больше других заинтересованной в дискредитации Марко Вовчка.
Мария Александровна, ставшая жертвой собственного легкомыслия, потеряла не только свой престиж и свой журнал. Она потеряла многих по-настоящему близких друзей, в том числе Елисеевых… Она потеряла свое положение в «Отечественных записках», перестала посещать редакционные понедельники. За последующие пять лет пребывания в Петербурге она напечатала в журнале Некрасова только два оригинальных произведения и ни одного перевода.
История со сказками Андерсена внесла перелом в ее жизнь. Она меньше бывает на виду, избегает встречаться с писателями. Чувствуется душевная усталость. Возникает желание избавиться от литературной поденщины и покончить с «кличкой» Марко Вовчок…
Но внешне ничто не изменилось. Под ее именем выходят все новые и новые переводы, печатаются повести и романы, завершается собрание сочинений. Мария Александровна неколебима в своих убеждениях: она остается единомышленницей Некрасова и Салтыкова-Щедрина. Но прежде чем говорить о новом этапе творчества Марко Вовчка, остановимся на некоторых малоизвестных эпизодах ее жизни и общественной деятельности семидесятых годов{49}.
НОВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Среди сотрудников «Отечественных записок» и петербургских знакомых Марии Александровны было немало уроженцев Тверской губернии, которая выделялась в те годы радикально настроенным земством и просветительными начинаниями либеральных помещиков. «Тверское земство, — писал в своих мемуарах монархист К. Головин, — было у правительства на самом дурном счету. На него смотрели чуть ли не как на центральное гнездо революции».
В Твери или в родовых поместьях, расположенных в соседних уездах, жили, деля время между столицей и провинцией, писательницы Е. И. Лихачева и Е. Н. Сысоева, издатель «Журнала переводных сочинений» Н. С. Львов и его сестра, переводчица Т. С. Львова, крупнейший статистик В. И. Покровский, близкий друг Салтыкова юрист А. М. Унковский.
По пути в Москву и Орел Мария Александровна все чаще делает остановки в Твери, участвует в литературных чтениях На квартире Сысоевой, знакомится с местной интеллигенцией, проникается интересами радикальной молодежи. Летом 1870 года она несколько недель гостит у Сысоевой в Мясищеве, а в 1871 году проводит в Тверской губернии почти полгода.
Как раз к этому времени увенчались успехом длительные хлопоты видного общественного деятеля Василия Николаевича Линда о разрешении основать в Торжке земскую губернскую школу для подготовки народных учителей преимущественно из крестьянской молодежи. Это была первая в России учительская семинария, организованная по общественной инициативе и за счет земства.
Писательница охотно приняла приглашение присутствовать 23 сентября в качестве почетной гостьи на торжественном открытии Новоторжской учительской школы. Какое значение придавали этой школе, видно из статьи — по всей вероятности, В. Н. Линда — «О народном образовании в Тверской губернии», подписанной псевдонимом Д. Панглосс («Отечественные записки», 1873, кн. 4).
Учительская семинария не единственное детище Линда. Почти во всех уездах Тверской губернии с его помощью были созданы ремесленные училища по основным отраслям местного кустарного промысла. Прогрессивная инициатива Линда нашла много откликов и подражаний в разных губерниях. Этот разносторонний и весьма образованный человек в своей многообразной общественной деятельности по тактическим соображениям предпочитал оставаться в тени. И директором учительской семинарии становится не Линд и не Петр Яковлевич Мороз, талантливый бескорыстный педагог, а либеральный помещик Николай Сергеевич Львов, взявший на себя также преподавание истории и географии.
После официального открытия учительской семинарии, с молебном и казенными речами, те же ораторы держались куда свободнее на званом обеде у Львова, в его имении Митино, расположенном в нескольких верстах от Торжка. Мария Александровна была среди гостей и жадно впитывала в себя новые впечатления. Ей очень понравился тост Линда, лаконично выразившего свое кредо: «Есть только две цели, достойные внимания серьезного общественного деятеля: улучшение материального положения народа и его умственное развитие».
Развязался язык у косноязычного Львова, который через слово говорил «то бишь» и потому был наделен прозвищем «Тобишка». Похваляясь не виданным ни в одной губернии подбором молодых учителей, «отважных ратоборцев
