— Это единственный подход к жизни, — поправил меня Джонни. — Мы живем в двадцать первом веке, а не в восьмидесятые годы прошлого.
Он сунул сэндвичи в тостер и снова повернулся ко мне.
— Шаннон, садись, — мягко предложил он. — Все в порядке.
— В порядке?
Подойдя к столу, я выдвинула один из стульев и покраснела от смущения, потому что на сиденье мне было не забраться.
Я попыталась еще раз и позорно проиграла.
— Можно его как-то опустить?
Я знала, что не вышла ростом, но такие высокие стулья видела впервые.
Кожаное сиденье находилось на уровне моих ребер.
— Что не так? — спросил Джонни.
Зажав под мышкой коробку с хлопьями, он рылся в холодильнике.
— Стул, — ответила я, густо покраснев. — Я не дотягиваюсь.
Обернувшись, Джонни все понял и усмехнулся.
— Раньше можно было, — сказал Джонни, подойдя к островку с пинтой молока и коробкой сухих завтраков «Чериос». — Но Гибси ломает все, к чему прикасается.
Даже не предупредив, Джонни подхватил меня и усадил на стул.
— Гибси нравится представлять, что он ракета, взмывающая вверх, — добавил Джонни, не заметив, насколько я тронута его жестом.
Из другого шкафчика он извлек пару пиал, а из выдвижного ящика — две ложки.
— Мама купила шесть стульев, и этот козлина за неделю угробил регулировочные механизмы во всех. Теперь все сиденья подняты на максимальную высоту, — пояснил Джонни, возвращаясь к острову с пиалами и ложками.
— Ты смеешься надо мной?
— Я бы не посмел. — Он пододвинул ко мне пиалу с ложкой. — Ну что, начнем с «Чериос»? Если хочешь, у меня еще есть рисовые «Криспис».
— «Чериос» годятся.
Джонни уселся рядом со мной и потянулся к коробке.
Когда он насыпал хлопья в наши пиалы, его рука коснулась моей, и я снова вздрогнула.
— Замерзла? — спросил он, заметив это.
— Все нормально, — покачала головой я.
— Точно? — задал он новый вопрос, наполняя пиалы молоком.
Я кивнула и в свою очередь спросила:
— А твои родители точно не будут против моего появления здесь?
— С чего бы? — удивился Джонни.
— Не знаю, — поспешила ответить я.
— Все нормально, — заверил меня Джонни. — Они не будут против.
— Тогда ладно. — Не выдерживая его жаркого взгляда, я уткнулась глазами в пиалу. — Думаю, они привыкли, что ты приглашаешь девушек домой.
— Как понимать твои слова? — уже резче спросил он.
— Никак.
Я чувствовала, что покраснела, и потому торопливо зачерпнула ложкой хлопья и запихала в рот.
— Шаннон!
Джонни по-прежнему смотрел на меня.
Я беспомощно пожала плечами.
— Я не привожу сюда девушек.
— Не приводишь?
— Нет, — сказал он. — Не привожу.
— А как же Белла?
Слова вылетели у меня изо рта раньше, чем я успела спохватиться.
— При чем тут Белла? — спросил он и нахмурился.
— Разве между вами ничего нет?
Джонни нахмурился еще сильнее:
— Это в прошлом.
— Извини. — Я зачерпнула еще ложку, проглотила и только потом сказала: — Вы долго встречались, вот я и подумала, что она бывала у тебя дома.
— Мы встречались? — повторил Джонни, с недоумением глядя на меня.
— А разве нет?
Он пожал плечами и перенес внимание на свою пиалу, коротко бросив:
— Нет.
— Тогда ладно, — промямлила я в полном замешательстве.
— Шаннон, мы не были в таких отношениях, — пояснил Джонни и тут же стал заедать свои слова.
— А в каких тогда были? — спросила я.
Я знала, что должна прекратить вытягивать из него ответы, но не могла остановиться.
Я должна была знать.
Джонни зачерпнул еще ложку хлопьев, прожевал, повернулся ко мне и спросил:
— Сказать тебе правду?
Я кивнула.
— Это была физиология, — признался он. Чувствовалось, ему неуютно делать такие признания. — Секс, и больше ничего.
— Секс, и больше ничего, — едва слышно повторила я.
— Да, — подтвердил он. — И можешь не говорить, я знаю, как это звучит. Но это правда, и с ее стороны было то же самое. Поэтому не считай меня плохим парнем и не думай, будто ей хотелось от меня чего-то большего. Ничего ей не хотелось.
— И ты это точно знаешь?
— Представь себе, знаю. — Судя по тону, теперь он защищался. — Как человек я был ей неинтересен. Ей хватало того, что я делал на стадионе и у нее под юбкой. Это были чисто физиологические отношения, а когда я не смог больше давать ей, что она хотела, она свалила к моему товарищу по команде.
— Какой ужас, — прошептала я.
Щеки у меня так и пылали.
— Да, не все в жизни бывает в розочках, — проворчал он. — Иногда секс — просто секс.
— Можешь больше не повторять, — предложила я, отодвигая пиалу.
— Ты права. — Джонни шумно бросил ложку. — Тебе незачем все это слушать. Господи, тебе же всего пятнадцать. — Он покачал головой. — Чем я думал, что стал вываливать на тебя это дерьмо?
— Мне шестнадцать, — сообщила я. — И я не ребенок.
Джонни настороженно посмотрел на меня.
— Тебе пятнадцать.
— Уже нет. Мне шестнадцать.
— С каких пор?
— С сегодняшнего дня.
Джонни уставился на меня:
— Так у тебя сегодня день рождения?
Я пожала плечами.
— Почему ты ничего не сказала?
— Не знаю, — снова пожала плечами я. — Может, из головы вылетело?
— Шаннон, да ладно.
— Потому что для меня ничего особенного, — выпалила я. — Обычный день.
Дрянной день.
Ужасный день.
Светлый лишь потому, что я с тобой…
— Да нет, Шаннон, это особенный день, — возразил Джонни, явно растерянный таким поворотом.
— Джонни, сегодня у меня день рождения, — отбарабанила я. — Ты это хотел услышать?
— Жаль, я не знал заранее, — проворчал он. — Я бы приготовил тебе подарок.
— Не нужны мне подарки, — возразила я, а сердце забилось. — Не говори глупостей.
— И все-таки, знай я заранее, я бы угостил тебя чем-нибудь повкуснее «Чериос».
— И поджаренного сэндвича, — тихо добавила я.
— И поджаренного сэндвича, — со вздохом повторил Джонни.
— Кстати, их не пора вынимать? — спросила я.
— Блин!
Джонни спрыгнул со стула, подбежал к тостеру и вытащил сэндвичи.
— Хоть не до конца обуглились, — хмуро сообщил он. — Но все шло к тому.
— Не волнуйся, это в самый раз, — успокоила я его, спрыгивая со стула. — Мне нравятся хрустящие.
Взяв обе пиалы, я понесла их к раковине, чтобы помыть.
— И не думай! — предупредил Джонни, выкладывая на тарелки почерневшие сэндвичи.
— О чем не думать? — не поняла я.
— Не думай мыть посуду в день своего рождения, — пояснил он, беря в каждую руку по тарелке.
— Я совсем не против…
— Твое лицо. — Он покачал головой. — И твоя мать. И это в день рождения.
— Ты сказал, что мы можем забыть об этом. — У меня задрожал голос, и внутри снова проснулась паника.
Я не хотела об этом думать.
Я знала, чтó меня ждет, когда я уеду из его дома.
И я хотела забыть.
На пару часов (или чуть больше) мне хотелось сделать вид, будто по ту сторону двери меня не ждет ад.
Казалось, Джонни собрался со мной поспорить, но тряхнул головой и тихо зарычал:
— Ты права. Извини. Оставь пиалы в раковине и идем со мной. Я потом сам вымою.
Я не привыкла оставлять после себя грязную посуду, но сейчас не стала спорить с Джонни и прошла с ним через холл в большую гостиную, где уже был растоплен камин.
Инстинктивно я подошла к огню и даже застонала от облегчения, когда волны тепла окутали мои голые руки и ноги.
Джонни поставил тарелки на стеклянный стол перед камином и придвинул к нему поближе диванчик, стоявший у стены.
— Не стоит так стараться ради меня, — торопливо возразила я.
— Так холодина же. А дом такой большой, что нагреваться будет годами. — Он махнул рукой на диван. — Устраивайся поудобнее. Я сейчас вернусь.
Он вышел, оставив меня одну в этой громадной гостиной.
Слишком отупевшая, я могла только разглядывать все вокруг, поэтому осталась стоять возле камина, грея спину и пытаясь взять под контроль собственные эмоции.
