399 Общественное мнение — 2005. С. 137 (табл. 19.13); Россия для русских —
или для всех? // Мониторинг общественного мнения. № 1 (январь — март).
С. 72.
400 Общественное мнение — 2005. С. 137 (табл. 19.14).
401 Там же. С. 137 (табл. 19.13).
402 Паин Эмиль. Куда движется этнополитический маятник.
Одновременно снижалась доля ответов, воспринимающих лозунг «Россия для русских» в негативистском ключе: с 32% в 1998 г. до 23% в 2005 г.401 Последняя цифра почти совпадает с долей нерусского населения в составе современной Российской Федерации — 21%. Из чего, разумеется, не следует, что идею «России для русских» поддерживают исключительно русские, а все нерусские выступают против нее. Тем не менее этническая привязка действительно обнаруживается. В массиве симпатизантов идеи русские составляют более 3/4 (к сожалению, неизвестно этническое наполнение оставшейся четверти, возможно, это преимущественно украинцы и белорусы), в то время как среди ее категорических противников преобладают именно нерусские, 59% которых оценили ее как «настоящий фашизм»402.
Таким образом, хотя идея «России для русских» содержит националистический заряд, в своей основе она вовсе не националистическая. По точному замечанию, «русские респонденты, поддерживая... лозунг "Россия для русских", тем самым выказывают не свое намерение монополизировать государственную власть в России, а лишь констатируют самоочевидность для них мысли о тождественности русской этничности и российской государственности...»403 Правда, если на самоочевидной мысли приходится настаивать, это значит, что она более не самоочевидна — ни для самих русских, ни для других народов.
403 Иванов Евгений. Различая национализм: проблемы метода как проблемы практики // Логос. 2006. № 2 (53). С. 80.
В этом смысле лозунг «Россия для русских» выступает наиболее концентрированным выражением, своеобразным фокусом меняющейся русской идентичности. Рост его популярности, привязка к русскому массиву респондентов, равно как локализация противников данной идеи среди этнических нерусских, свидетельствуют о радикальном изменении структуры русской идентичности и вообще всего ценностно-культурного поля отечественного сознания.
Важно подчеркнуть, что позитивная динамика русской национальной идентичности никоим образом не была стимулирована официозной стратегией «нового государственничества». Здесь присутствовала обратная связь: стихийная и спонтанная валоризация русской этничности побудила власть предержащую обратиться к патриотизму, сделав его важной частью официальной идеологической доктрины. Вот уж не откажешь в правоте Сэмюэлю Джонсону, заметившему когда-то: «Даже для негодяев патриотизм становится последним убежищем».
Ведь еще недавно, в первой половине — середине 1990-х гг., культурная и идеологическая политика отечественной элиты целенаправленно дискредитировала русское сознание, национальную историю и культуру. Русским агрессивно навязывались комплекс национальной неполноценности и чувство коллективной вины за демонизировавшу-юся империю. Успех распространения антирусской мифологии в публичном пространстве был обеспечен благодаря контролю основных каналов массовых коммуникаций со стороны либеральной элиты.
Дело втом, что структуры отечественного либерального и колониального дискурсов404 совпадают. Презумпция внутренней ущербности русского народа, периферийность русской цивилизации, неполноценность русской традиции, неадекватность ее ценностей современному (читай: западному) обществу — эта аксиология доморощенного либерализма с «железной необходимостью» продуцирует отношение к России и ее народу как колонизуемой территории с «неполноценным» населением.
404 Заслуга концептуализации колониального дискурса принадлежит Эду-
арду Сайду, опубликовавшему в 1979 г. знаменитый трактат «Ориентализм»
(См.: Said Edward W. Orientalism. New York, 1979). Недавно эта книга появилась
в русском переводе.
405 Приемы и методы этой негативизации проанализированы в: Малько-
ва В. К. Особенности стереотипизации этносов в российской прессе: Проблемы
национального достоинства и толерантности // Идентичность и толерантность.
Сознательная или неосознанная стратегия негативизации русских и России продолжает доминировать в отечественных масс-медиа, несмотря на смену высшего политического руководства страны и проведение так называемого «государственнического» курса в идеологии и культуре405. Контент-анализ федеральных российских печатных СМИ в 2005 г. и в 2006 г. выявил тенденцию к смысловому отождествлению слов «русский», «национализм» и «фашизм». В 2005 г. из 2591 упоминаний слова «национализм» в 922 центральных печатных российских СМИ 62,5% случае составляло словосочетание «русский национализм», а из 6422 упоминаний термин «фашизм» — 51% «русский фашизм». И это в 2005-м — юбилейном году празднования советской победы над немецким фашизмом! За десять месяцев 2006 г. лексема «национализм» с прилагательным «русский» встречалась в 317 публикациях, «татарский» — в 15, «чеченский» — в 9; лексема «фашизм» с прилагательным «русский» встречалась в 427 публикациях, «немецкий» — в 104, «татарский» — в 1 случае, «чеченский» — ни разу406. Читателям навязывалось представление, что национализм и фашизм присущи исключительно русским, что подразумевало их врожденную ущербность.
Таким образом, хотя конструирование негативного образа России и русского народа, продуцирование антирусской мифологии происходят теперь в более «мягких» и скрытых формах, суть политики остается неизменной.
Сб. статей / Под ред. Н.М.Лебедевой. М., 2002. Также см.: Иванов Евгений. Указ. соч. С. 77; и др.
406 Иванов Евгений. Различая национализм: проблемы метода как проблемы
практики // Логос. 2006. № 2 (53). С. 77; Он же. Призрак русского, или Наци-
онализм вне нации [Выступление на конференции Института национальной
стратегии 31.10.2006 г.] [Неопубликованная рукопись.] В качестве источников
использовалось более 800 федеральных газет и журналов.
407 Лебедева Н. М. Теоретико-методологические основы исследования эт-
нической идентичности и толерантности в поликультурных регионах России
и СНГ // Идентичность и толерантность. С. 18.
Речь идет о гораздо большем, чем социокультурное отчуждение элиты и общества. Эта ситуация как раз типична для России, послужив в начале XX в. капитальной причиной «Красной смуты». Мы имеем дело с аксиологическим и экзистенциальным отвержением русскости и России, в основе чего лежит стремление расстаться с этими общностями и перейти в группу, имеющую более высокий статус. В модели социальной идентификации Г. Тэшфела и Дж. Тернера такое поведение рассматривается как одна из рациональных стратегий преодоления кризиса идентичности: психологическое размежевание и физический выход из группы, статус и престиж которой снижаются407.
В конкретных условиях России эта стратегия оказалась не чем иным, как национальной изменой: условием перехода в высокостатусную группу — мировую элиту — была фактическая сдача страны и колониальная эксплуатация собственного народа. (Хлесткий термин «национальная измена» означает в данном случае не только моральную инвективу, но и политико-правовую констатацию.) Подобное коллективное предательство элиты, к сожалению, не столь уж беспрецедентно для России: в Смуте начала XVII в. оно носило не менее массовый характер, чем последние пятнадцать лет.
Перефразируя Льва Толстого, сказавшего о Пьере Безухове, что тот выздоровел вопреки усилиям врачей, как ни «старалась» отечественная элита, больной все же не умер, хотя и вполне выздоровевшим его назвать также нельзя. Если элита предпочла расстаться с больным этническим сообществом и даже усугубить его состояние политикой этнической негативизации, то общество восстановило собственную позитивную идентичность, пересмотрев ее содержание. Доминанту массовых стихийных настроений составило стремление «преодолеть комплекс национальной неполноценности, сформированный под давлением массированных медиаатак, вольно или невольно дискредитировавших ключевые системы и фигуры: от старых и новых вождей — до перспектив развития России в целом»408.
В функциональном отношении этот пересмотр сыграл роль компенсаторного механизма, амортизировавшего исторический провал и кризис прошлого десятилетия. Причем его основой послужили не рациональные калькуляции, а заложенный в природе человека биологический механизм самосохранения — глубинная и не нуждающаяся в рациональных доказательствах потребность в позитивных отличиях собственной группы, альтернативой чему была отнюдь не метафорическая смерть русского народа как субъекта истории.
