свой не начатый стакан, потянула Женю за руку и пошла с ним к остановке.
Когда Саша и Женя зашли в студию, там были только Таня и Даша, и обе стояли, потому что, видимо, не могли усидеть. Наконец-то, выдохнула Даша, садитесь, садитесь, тут такое. Даша рассказала, как в тот же день, когда они узнали про людей из ПНИ, Даша списалась и встретилась в кафе с Алиной, сестрой Максима. «Мы как-то сразу совпали, видимо, она особо ни с кем не может поговорить про брата, а я сама болею и знаю ее с детства, – рассказывала Даша. – Мы говорили про всякое, как вдруг Алина выдала, что рассорилась с семьей и собирается съехать, потому что, говорит, это все из-за большого дома, который достался Максиму в наследство». Больше Алина ничего важного Даше не сказала, но Даша продолжала пересказывать их с Алиной разговор, перемалывать, пока ее не прервала Таня.
– Дашенька, но как же ты смогла пойти в кафе?
Даша улыбнулась, сделалась мягкой.
– Тань, я потом даже погуляла по аллее.
Саша что-то писала в блокнот, яростно, дырявя ручкой страницы. Вы согласны, что надо переделать наше расследование? Конечно, Саш, согласны, Саш. Но что-то рук маловато. Ничего, справимся. «Получается, врачи этой психушки вступают в преступный сговор с родственниками пациента, чтобы завладеть его имуществом», – сказала Саша. «Я бы назвала это гипотезой», – сказала Таня.
В студию зашел Астроном и разорвал редакционную нервозность своей расплескивающейся во все стороны радостью: он сообщил, что ему осталось приклеить всего две готовые планетки и у одной из них есть картонная орбита, так что совсем скоро он сможет записывать истории про свою галактику. Когда пришел Астроном, с ним пришла и жизненность, обсуждение совсем готового сайта, который только и ждал запуска.
Редколлегия длилась уже полчаса, как вдруг в студии появился Игорь, никогда так не опаздывавший и всегда развеселый, а теперь полупропавший, призрачный, робкий. Здравствуйте, сказал Игорь и встал у стола, за которым все сидели, будто ожидая, что сейчас его начнут хлестать прутьями. Ты где был, бросила в него Саша. Погоди, Саш, не ругайся, мы же еще не поздравили Игоря с успехом, заулыбалась Таня, пытаясь зашлифовать Сашину грубость. Да, Игорь, это было очень круто, я тобой так горжусь, Даша вскочила и обняла Игоря. Женя заулыбался и похлопал в ладоши. Очень свежо, очень профессионально, просто замечательно, добавила Таня со своего стула. Я тоже смотрел, было хорошо, сказал Астроном.
– Да, хорошо, когда кукушка не прилетает с известиями, – ответил серый, побитый Игорь.
Похвала вмиг пересохла. Стало понятно, что в Игоря вонзилось болючее и непоправимое и никто не знает, как это вытащить, что теперь он не будет прежним Игорем.
– Я подумал, что все это для меня слишком, – сказал Игорь. – Я хочу отдохнуть.
– Отдохнуть? – Саша встала и подошла к Игорю.
– Да, Саш, я потом вернусь, если получится. – Игорь весь согнулся, скрючился, он не мог смотреть на Сашу.
– Мы поняли, что тебя задела шутка по телеку, но зачем нас так подставлять?
– Саша, прости, я не хочу никого подставлять, давай я передам дела, что-нибудь придумаем…
– А как же твое шоу?
После этого вопроса Игорь замолчал, еще больше ссохся, попрощался и вышел. Саша сказала остальным, что, судя по всему, теперь надо работать и за Игоря тоже. Чтобы подкрасить наступившую в редакции тьму, она добавила, что осталось совсем немного, что мы все вытерпим и давайте соберемся завтра, сегодня у нас вряд ли что-то выйдет. Таня, Даша и Астроном согласились, сказали Саше, что и правда нельзя бросать. Я узнаю у него, что случилось, сказала Даша, и мы попробуем ему помочь. Попробуем, ответила Саша, конечно попробуем.
Женя наблюдал за Игорем, сначала пришедшим и потом ушедшим, за редакцией, за Сашей и чувствовал, что все они стоят на маленьком деревянном плоту, спущенном в лавовую реку. Таня, Даша и Астроном управлялись Сашей, они полагались на нее и считали, что она ведет их в лучшую жизнь из всех возможных и вероятных. Их теперешнее существование уже было лучше всего прожитого до этого, об этом говорилось, это ценилось. Но сейчас Женя видел угрозу, слышал и вдыхал ее, угроза воняла аммиаком и была на вкус как угольная таблетка. Самое сложное, невыносимое, что Женя не мог эту угрозу прогнать, предупредить друзей, заземлить и обезвредить Сашу, он мог только наблюдать и ходить следом.
Когда встреча закончилась, Саша пошла в главный корпус, и Жене пришлось тянуться за ней. Он вдавил себя в диван и смотрел на Сашу, ходящую по коридору бегунком для молнии туда и обратно, туда и обратно, пока из секретарской комнаты не вылезла секретарша и не побежала в сторону туалета. Женя видел, как Саша замерла, подшагнула к джумберовскому закоулку, всмотрелась в него и вошла. Она не собиралась этого делать и вообще, скорее всего, не знала, зачем ходила по коридору, но теперь она прокралась туда, в логово, ставшее для нее вражеским, прямо в джумберовский кабинет, и стала выдвигать ящики его стола, шевелить в них бумагу, доставать папки, пролистывать и класть их обратно. Саша достала какой-то рулон, развернула его и выложила на стол. Женя увидел: она что-то нашла, и это что-то прямо сейчас заливается в нее горючей смесью.
Женя подошел к Саше и положил на ее предплечье ладонь, но Саша вдруг ее стряхнула. Она посмотрела в Женины глаза, и он увидел в них муть и пожар. «Это план стоматологического кабинета», – сказала Саша очень тихо, но не потому, что боялась себя обнаружить, а потому, что ее голос лишился жизни. «Они собираются строить кабинет в нашей студии», – сказала Саша. Женя понял: начинает случаться самое плохое.
Он отлично знал Сашу, лучше, чем она могла себе представить. Про неговорящих или много молчащих часто думают, что они глухи, буквально или эмоционально, что они понимают меньше, слышат не то, а если и плачут, то не слезами, а их имитацией. Женя с детства чувствовал других людей, и особенно Сашу, острее и тоньше, чем себя самого. Строительство кабинета совсем не означало, что «Ветрянку» закроют, их пристройка была просто удобным помещением, но Саша была уверена в том, что ее и тех, к кому она так привязалась, собираются попользовать и вытравить. Все эти непомерные надежды на Москву, джумберовские интриги и замалчивания, больничная цензура, вылезавшая все чаще и чаще, налипали на Сашино желание быть в центре всего, на саму Сашу и всю ее суть, все это не давало ей дышать и затыкало
