за всю неделю или за месяц, и уж точно больше, чем мог вместить в себя Женя. Саша шептала и плакала, плакала и шептала, то Женино утро все было мокрым и шелестящим, хотя в сравнении с другими утрами, поджидавшими Женю в будущем, это было хорошее утро, последнее в жизни Жени утро, когда он ощущал себя собой и верил в то, что будет какая-то жизнь.
Я взяла деньги в тайнике матери, поеду на поезде.
Женя, Женя, прости меня, Женя, мой хороший.
Я буду поступать во все вузы с общежитиями и останусь в Москве.
Женя, я люблю тебя, слышишь, подожди еще немного, всего два года, Женя.
Послушай: я не вернусь сюда, пока они живы. Не вернусь. Я не смогу. Они должны умереть по-настоящему, лечь в гроб.
Женя, я пока не смогу тебя защищать. Тебе придется самому.
Послушай, Женя, самое важное. Я буду звонить каждый день. Ты должен будешь поднять трубку, Женя. Скажи им, что я уехала навсегда.
Я люблю тебя больше всех на свете, Женя.
Когда тебе исполнится восемнадцать лет, я позвоню, и ты уедешь в тот же день ко мне. Как я сегодня. Ты поедешь в Москву, я все подготовлю. Я скажу, что с собой нужно взять.
Мы будем вместе в Москве, а когда они умрут, мы вернемся сюда.
Слышишь, Женя? Ты все запомнил? Не пропадай, Женя, не пропадай.
Женя снова наводил резкость, он снова боялся провалиться, но у него получалось, он все слышал, он записывал каждое Сашино слово в голову. Женя был согласен, раз Саша так решила, значит, он не мог быть не согласен. Он подождет. Доживет, дотянет. А потом не будет ничего этого, ни мамы, ни Олега, ни школы. Ничего. Только они с Сашей и их приключения. Их летние месяцы. Их с Сашей, своя, не контролируемая никем жизнь. «Я все запомнил», – сказал Женя, когда Саша закончила шептать. Саша обняла его, взяла большой черный пакет и насовала в него одежду. Сашин рюкзак уже был от чего-то распухшим. Она еще раз обняла Женю, поцеловала его в щеки, лоб, голову, поцеловала его ладони, обняла еще раз, потом еще раз и вышла из комнаты. Женя услышал, как прошелестела из коридорного шкафа Сашина куртка (наверное, взяла для зимы). Как Саша вышла из квартиры. И как громыхнула подъездная дверь.
Женя сказал матери и Олегу, что Саша уехала навсегда, и сразу после этого впервые замолчал. Тогда его молчание продлилось две недели. Мать и Олег ругались несколько дней, иногда ругали Женю. Женя понял, что теперь они ненавидят Сашу за предательство и, конечно, за украденные деньги. Считают, что Саша всегда была гнилой внутри и никогда не исправится. Они запретили любое ее присутствие в квартире. Исчезли Сашины вещи и отдельно живущие фотографии. Детские альбомы, из которых фотографии выковыривать слишком долго, просто спрятались на антресоль. Присутствие Саши запретили и в Женином телефоне. Он успел получить от нее две эсэмэски: что она приехала в Москву и что подала документы в несколько вузов. Потом Олег проверил Женин телефон и навсегда его отобрал.
Домашний телефон звонил каждый день, но Жене подходить к нему не разрешали. Женю также не оставляли одного в квартире, чтобы он не поднимал трубку. Если никто не мог остаться с Женей дома, его брали с собой. Мать и Олег знали, что это звонила Саша, ведь, когда кто-то из них говорил «алло», на том конце звонок тут же обрывался, и по раздражению, с которым мать или Олег впихивали телефонную трубку обратно, все понимал и Женя.
Олег умер через три года от рака. И Женя думал, что к этому как-то причастна Саша. После его смерти телефонное дежурство не закончилось: теперь снять трубку могла только мать. Она стала распространять контроль на все, что делал Женя, и никогда не оставляла его одного даже в комнате. Когда Женя ходил в туалет, ему запрещалось плотно закрывать дверь, должен был оставаться просвет не менее чем в десять сантиметров.
В день Жениного восемнадцатилетия Саша звонила двадцать один раз. Но Женя об этом не узнал, потому что находился на своей первой в жизни длительной госпитализации. И, конечно, эта госпитализация не была последней.
После отъезда Саши мать прожила еще почти десять лет. Женя так никогда и не узнал, от чего она умерла, потому что к тому моменту он был глубоко и надежно спрятан в себе. Перед смертью мать жалела о многом. Не жалела она только о том, что за все эти годы ей удалось полностью вытравить Сашу из квартиры, из своей жизни, из своих чувств и мыслей, а главное, у нее получилось вытравить Сашу из Жени, который стал ей хорошим, послушным, преданным сыном.
Часть третья
На следующий день после «Психодетектора» Саше пришлось снова ехать в Суворовку, потому что утром ей позвонил Джумбер, громкий, остроголосый, орущий Джумбер. Он никогда раньше не кричал на Сашу и даже при Саше, так что она удивилась, а повесив трубку, испугалась, что теперь из-за ярости Джумбера ее планы на Женино восстановление и ветряночий успех никогда не сбудутся.
Джумбера вызвали в городскую администрацию из-за репортажа о велотрассе, где сразу несколько чиновников его «пропесочили, как школьника». Финансировать выезды в другие регионы город больше не будет, это касается спортивных соревнований и экскурсий, да и вообще всего, Саша, касается, теперь по вашей вине страдают все. Саша попыталась успокоить Джумбера, обещала что-нибудь придумать, сходить в администрацию и даже, может быть, договориться, но Джумбер все кричал и кричал, говорил, что терпит ее только ради дела, ради гранта, ради авторов «Ветрянки». «И еще этот ваш “Психодетектор”, – говорил Джумбер. – Неужели нельзя было хотя бы поставить меня в известность? Я не чувствую к себе никакого уважения, от вас исходит только пренебрежение ко мне, к больнице, к пациентам». Саша говорила, и это было правдой, что она просто забыла, закрутилась, много дел, но Джумбер повесил трубку, а за секунду до этого крикнул: «Мне вас закрыть, что ли?»
Сидя в маршрутке, Саша продумывала стратегию предстоящего разговора. Надо было сообразить, как исправить ситуацию с финансированием, но главное – убедить Джумбера, что его все-таки уважают. А еще Саша написала в редакционный чат, что надо бы собраться сегодня после обеда. Игорь промолчал, а все остальные ответили согласием.
Когда Саша зашла в главный корпус и постучалась к секретарше, впервые, кажется, назвав ее Лилией, то есть по имени, оказалось, что Джумбер
