сознавая, что сам я вор, и меня может ждать та же участь. Сожжение же я
видел только один раз, и то убежал почти сразу, не вынеся этого зрелища.
Дело было не только в муках казнимых — дело было в том, что я чувствовал
свое родство с ними куда острее, чем с ворами и разбойниками. Ведь их
жгли заживо всего лишь за то, что они не верили в бога, или верили в
него "неправильно". Но я и сам не верил, может быть, даже еще более
радикально, чем они! Я жил на улице, и некому было забить мне мозги
религиозной лабудой — зато жирных попов и копошащихся в грязи у
церковного крыльца нищих я навидался достаточно. И, кроме того, такая
жизнь очень четко научила меня, что никакой высшей справедливости нет и
быть не может, а надеяться можно только на себя.
Но этот мальчишка… Чертов маленький ублюдок! А я-то еще пожалел
его, не стал выдавать! Валяться бы ему сейчас где-нибудь под забором, с
телом, превращенным в сплошной синяк…
Впрочем, далеко не факт, что обворованная им тетка тоже не стоит
где-то в этой же толпе.
Мы, наконец, вырвались в боковую улицу, но пламя уже трещало, и в
спину нам ударили дикие, нечеловеческие вопли адской боли. Когда человек
горит заживо, он уже не может сохранять достоинство, кем бы он ни был…
Эвьет прижалась к моей спине, словно пытаясь укрыться от этих
криков.
— Быстрее, Дольф! Пожалуйста, быстрее!
Почти опрокидывая конской грудью припоздавших зевак, все еще
спешивших нам навстречу, мы проскакали до конца улицы, свернули на
следующую, затем еще в какой-то переулок… Мой взгляд упал на очередную
вывеску. На фасаде узкого, всего в три окна, трехэтажного домика,
зажатого между двумя соседними домами, красовалась горделивая надпись
"Гостиница Корона". Сбоку с горизонтального шеста свисала сама корона -
плоская, вырезанная из жести и выкрашенная желтой краской, что по мнению
хозяина, очевидно, должно было символизировать золото.
Я остановил коня. Эвелина все еще прижималась ко мне. Я мягко взял
ее за руку и понял, что девочка дрожит.
— Эвьет? — я погладил ее по руке. — Ну же, успокойся. Мне тоже было
тяжело на это смотреть, но мы ведь ничего не могли сделать…
— Дольф… этот запах…
Я понял, о чем она. Перебросив ногу, я уселся на седло боком, чтобы
удобней было разговаривать.
— Эвьет… они так не страдали. Когда начался пожар, они уже были
мертвы.
— Не все, — тихо возразила девочка, пряча лицо в моей куртке. -
Кого-то они не добили. Я слышала крик. Так и не знаю, кто это был. К
нему было уже не пробиться из-за огня, а узнать по голосу… ты сам
слышал, во что превращаются голоса… Скорее всего, конечно, кто-то из
слуг. Но, может быть, и Филипп. Я не видела, как и где он умер.
Глупо было напоминать ей, что она недолюбливала Филиппа, не
принимавшего ее всерьез. Да и что тут вообще можно было сказать? Что это
— дело прошлое, что надо жить дальше? Что я сам пережил нечто подобное?
Она все это знала. К тому же я, по крайней мере, не видел смерти
учителя. Мне не приходилось вдыхать запах горящей плоти и хоронить потом
то, что осталось… Я погладил волосы Эвьет, как в день нашего
знакомства. Затем обнял за плечо. Девочка постепенно успокаивалась, ее
больше не трясло. Наконец она оторвалась от моей куртки и посмотрела на
меня сухими глазами.
— Я ценю твою помощь, Дольф, — сказала она серьезно.
— К вашим услугам, баронесса, — улыбнулся я.
— Хорошо, что мы встретились.
— Не знаю, — вздохнул я. — У себя в лесу ты была в большей
безопасности, чем теперь.
— Если главное — это безопасность, то в могиле безопаснее всего.
Там уже ничего случиться не может.
— Уела, — согласился я, спрыгивая с коня. — Ладно, в могилу
торопиться не будем. Посмотрим лучше, что может нам предложить "Корона".
Гостиница "Корона" в полной мере демонстрировала справедливость
правила, что, чем пафоснее название, тем более убого содержание. В ней
было всего восемь номеров, из коих два на третьем этаже, впрочем,
оказались свободными. В маленькой комнате едва помещались две кровати, а
по пыльному полу в разных направлениях отчетливо тянулись цепочки
мышиных следов. Свечи и вода в номер поставлялись за отдельную плату.
Своего стола в заведении не было — да и негде было разместить в таком
домишке даже скромную трапезную; но, как заверил нас горбоносый хозяин с
глазами навыкате и венчиком сивых волос вокруг лысой макушки,
столоваться можно в харчевне в конце переулка, и при ней же есть
конюшня; он, то есть хозяин "Короны", договорился с хозяином харчевни о
постоянных скидках для постояльцев гостиницы, надо только предъявить
жетон. Этот жетон — медная бляха с выбитым изображением короны и цифрой,
скрепленная проволочным кольцом с ключом от номера — был нам
незамедлительно и гордо продемонстрирован. При этом номер стоил
пятьдесят хеллеров в день — совершенно несуразная цена для такого
клоповника! — и платить надо было за неделю вперед. Усмехаясь наглости
хозяина, я начал было торговаться — обычно при столь завышенных
претензиях удается быстро сбить цену раза в два минимум; однако на сей
раз содержатель гостиницы был тверд, как крепостные стены Лемьежа. Он
прекрасно понимал, что в городе, наполненном беженцами, найдутся
желающие и на таких условиях. В самом деле, ворота закрыли совсем
недавно, и последняя волна пришельцев еще не успела растечься по городу,
так что новые соискатели — причем не крестьяне с телегами, которых
попросту не пустили в этот район и которым нужен был обширный двор для
повозок, а люди более состоятельные — вот-вот могли появиться. В конце
концов я решил не искать добра даже от такого сомнительного добра и
отсчитал золотую крону, серебряный полтинник и медной мелочи еще на
полтораста хеллеров; формально, конечно, с меня причиталось еще
пятьдесят, но кто сказал, что разница в курсах золота и меди должна
всегда бить только по моему карману? Во всяком случае, здесь пучеглазый
настаивать уже не решился.
Застолбив номер, мы поехали навестить указанную нам харчевню — до
нее оказалось добрых двести ярдов. Как я и ожидал, цены там были выше
средних, что не перекрывалось даже предоставляемой скидкой. Впрочем,
подходящей конюшни ближе все равно не было, а вот продукты имело смысл
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
