Я стояла.
Гладила сухое дерево гондолы, шепча что-то успокаивающее. У кораблей тоже есть имена, а с ними и души. Нынешняя глядела на нас с тревогой. Цеппелин знал своего хозяина, а мы… мы были чужими.
— Мне нужен нож, — сказала я, очнувшись.
Как ни странно, рунные цепочки не распались, как это бывает, когда ты просыпаешься. О, сколько чудесных изобретений осталось во снах, сколько идеальных решений и открытий, которые могли бы потрясти мир.
Я хихикнула.
Если выживу… если сработает, то мир точно содрогнется. Правда, подозреваю, что не от восторга. Демон на свободе — это далеко не то, что человечеству для счастья нужно.
— Не думай о плохом, — сказал демон, вкладывая в руку нож. — Иначе я уничтожу твою сущность.
— И останешься ни с чем.
— Я заберу себе тело и память.
— Одной памяти недостаточно, — я провела по узкому длинному клинку. Таким удобно нарезать колбасу, а не наносить руны на пропитанное специальным составом дерево.
Оно с трудом поддавалось, и мне приходилось нажимать снова и снова.
И опять.
И в какой-то момент я всецело сосредоточилась на работе. Страх? Тоже ушел. Выживу я или нет… жаль, с рыжим не свела куда более близкого знакомства, чем допустимо…
Приличия?
Какой в них толк. И в принципах. И… умереть после полутора десятков лет воздержания лишь потому, что смелости не хватило самой себе признаться в симпатиях к мужчине? Было бы смешно…
Только и обидно.
Очень.
И подлая мыслишка билась, что умирать не обязательно, что… можно заключить с демоном сделку. Пообещать ему… не знаю, тело в пользование?
Тело у него уже имеется.
Душу?
— Не стоит, — Йонас оказался рядом и перехватил мою руку. — Вы рисуйте, я буду нажимать, иначе мы тут до утра провозимся.
— Какой… милый мальчик, — проворковал демон, который забрался на груду ящиков и сидел, болтая ногами в воздухе. — Пытаешься человека уберечь? Пра-а-авильно… только ты забыл, что у нее есть свобода выбора? Хочет сделку заключить? Пожалуйста… я могу дать многое… очень и очень многое.
Теперь моя рука будто скользила, вырисовывая руну за руной, и они отпечатывались на дереве темными ожогами. Если я что-то понимаю, то сила здесь ни при чем.
Я хотела спросить, но…
Промолчала.
Молчание — оно и вправду золото.
— Возьмешь ты еще больше, — возразил Йонас.
И в этом была правда.
ГЛАВА 46
В себя Кирис пришел не сразу.
Больно.
Он умел терпеть боль, во многом, как теперь понимал, благодаря морю. Его шепот поддерживал, подбадривал, обещал, что боль — это ненадолго, еще немного и она пройдет, а с ней и невзгоды, надо лишь потерпеть.
И позволить воде коснуться ног.
Подняться выше, обняв колени. И не сопротивляться, когда ласковая волна обовьет плечи, потянет в уютную колыбель вод. Там, на дне, сокрыто немало тайн.
И кладов.
Кто из мальчишек не мечтает о кладе? К примеру, одноглазый Раун, третий сын старосты, родившийся кривоватым и глуповатым. Он первым поверил морю, подобрав на берегу потраченную солью монетку. Всего одну…
Он приходил на тот берег вновь и вновь, с каждым разом забираясь все дальше, черпая пальцами клейкий песок, но находя лишь перламутровые осколки раковин. Они казались Рауну драгоценностями.
Море играло.
Однажды оно забрало Рауна, чтобы вернуть через несколько дней. Синюшное распухшее тело лежало на берегу. Оно не осталось незамеченным ни крабами, ни чайками. А в руке, поговаривали, Раун сжимал золотой.
Настоящий.
Древний.
Море было по-своему честно. И теперь, поселившись в голове Кириса, ворочалось, давило на виски, жалуясь, что голова-то у Кириса тесновата.
Кровь на губах.
И из носу идет. Кирис лежит, закрыв глаза, но знает — кровь идет. У него нос слабый, а еще после того, как сломали, то кровь вовсе порой идти начинает без всякой на то причины. Сейчас причина была. Чувствовалась огненной иглой в затылке.
И шепотом того же моря.
Оно готово рассказывать сказки, как той сумасшедшей дочери рыбака, которая поверила, будто ее взял в жены капитан. Взять-то взял, как шептались, и не он один, но… блаженная.
У нее своя беседа с морем.
И она приходила каждый день, садилась, встречая все корабли и лодки, которым выпадало добраться до пристани, вглядываясь в них с безумной надеждой. Ее хватало до вечера, а потом…
Наверное, она все-таки увидела свой корабль.
— И чего ты хочешь? — голос Мара пробился сквозь шелест волн и ударил, что было сил, по вискам, заставляя зажмуриться. Проклятье, этак Кирис себя выдаст.
Он лежал.
Не на берегу.
На чем-то мягком… ковер? Пожалуй. Ноги упирались… во что-то. Руки, кажется, были свободны. А вот боль в затылке растекалась, становясь мягкой, словно воск. Она расползалась ниже, на шею, на поясницу, выкручивая позвоночник, нашептывая, что поза-то далеко не удобна, что если Кирис не поменяет ее, то позвоночник этот, выгнутый странным образом, треснет.
— Справедливости, — этот голос тоже был громким и тоже причинял боль. От него рот наполнялся слюной, и Кирис не способен был сглотнуть всю ее. Приходилось давиться, и все же слюна вытекала, мешалась с кровью.
— Что такое есть справедливость? — философски заметил Мар. — Всего-навсего субъективный взгляд на объективную реальность…
— Пусть так.
Пол скрипнул под ногами Юргиса.
— Его ты тоже убьешь?
— Еще не знаю.
— Убьешь, — Мар сделал собственные выводы. — Ты хочешь справедливости, но платить за нее не готов. Суд, каторга… нет, проще избавиться от меня и от него, а там уж соврать что ни будь правдоподобное… кстати, ты неплохо лжешь.
— До тебя мне далеко.
— И это правда.
Смешок был неуместен.
Боль нарастала волной, готовая погрести Кириса.
Море ведь и его звало. Оно подбрасывало приманку, расстилало дорожки лунного серебра, которые казались достаточно прочными, чтобы выдержать вес тела. Оно приносило те же раковины и даже позолоченный кубок с трещиной. Кирис его продал местному старьевщику, а на вырученные кроны купил пару булок.
Тогда море подарило ему сытый вечер.
— Так ты уже решил, как будешь меня убивать?
— А тебе только это интересно?
У Кириса получилось удержаться. Возможно, самому, а может, море, приняв откупным даром случайную подругу его, успокоилось.
И просто повезло.
И сейчас повезет. Он пошевелил пальцами левой руки. Правая, вывернутая, затекла настолько, что почти не ощущалась.
— А что именно мне должно быть еще интересно?
Наверное, стоило послушать море, позволить ему одарить Кириса забвением, поскольку в волосы вцепилась чья-то рука и потянула, заставляя выгибаться.
— Надо же, — произнес Юргис с удивлением, — а ты живучий… мне показалось, он хорошо бил.
— Хорошо, — говорить было тяжело, море, повинуясь силе тяжести, перетекло из головы в грудь, заполнив легкие жижей. И та клекотала, клокотала, рвалась наружу кровавым кашлем.
— Что ж… какая теперь разница? — Кириса толкнули к стене, в которую он, не удержавшись на ногах, врезался и поморщился.
Боль не ушла.
Боль разлилась по телу, почему-то сосредоточившись где-то в пояснице, будто штырь воткнули. А Юргис, пнув по ноге, велел:
— Сиди. И руки давай…
Петля захлестнула оба запястья. Кирис на пробу потянул, но бесполезно, веревка наверняка не простая.
— Зачарованная, — согласился Юргис, вытирая руки. — Это хорошо… очень хорошо… что вы оба… теперь оба… вас найдут… наверное… мы поднимем корабль, а потом… случится катастрофа. Они ведь случаются, когда кто-то пренебрегает правилами техники безопасности. Верно?
Он засмеялся тихим смехом безумца.
— А ты…
— Останусь утешать безутешную вдову… хотя, конечно, вряд ли получится… она ведь так тебя любила… и никого не удивит, если вдруг вдова решит отправиться за мужем. Это так мило. Романтично.
Кровь не останавливалась. Она текла по губам, по подбородку и падала на стянутые руки, которых Кирис теперь вообще почти не ощущал.
