что в будущем на женской половине могут начаться свары, ручаюсь – я ни за что такого не допущу. Даже если кому-то вздумается строить против тебя козни, я непременно узнаю об этом и разберусь раньше, чем ты заметишь.
Я закусила губу, продолжая молчать. Пристально глядя на меня, он продолжал:
– Я могу держать в узде несколько тысяч чиновников Великой Цин всевозможных рангов, так неужто не сумею приструнить двух-трех наложниц? Их нравы, их хитрости – я знаю их всех как облупленных. Известные в истории случаи борьбы на женской половине дворца происходили всего по нескольким причинам. Порой это случалось из-за того, что император был чересчур слабохарактерным и не мог сам навести порядок, а иногда эта борьба была отражением столкновения интересов при дворе, и император лишь безучастно наблюдал за тем, как жены сражаются и побеждают друг друга, не желая вмешиваться. Случалось и так, что императору было просто лень этим заниматься. Но я непременно буду! Мы велели забить палками служанку как раз в назидание другим, чтобы дать супругам и наложницам понять: кому бы из них ни вздумалось тайком вызнавать о Наших делах – пощады не будет!
Иньчжэнь запрокинул голову, вгляделся в мое лицо и спросил:
– Жоси, ты все равно откажешь мне?
Его лицо лучилось теплотой, а во взгляде сквозила почти детская растерянность. Не выдержав, я сползла со стула и, упав на колени, крепко обняла Иньчжэня.
Тихонько засмеявшись, он внезапно подхватил меня на руки, рывком подняв с пола.
– И почему ты такой нетерпеливый? – приглушенно вскричала я, смущенная и взволнованная. – Я еще не подготовилась!
– В этом вся ты, – засмеялся он. – Когда тебя припирают к стенке, ты, несмотря на недюжинный ум, продолжаешь робко топтаться на месте, не в силах принять решение. Этим вечером ты дала мне обещание, однако я не могу быть уверен в том, что наутро ты вновь не утонешь в сомнениях. Нет уж, лучше буду рвать цветы, пока они свежи!
С этими словами он опустил меня на постель.
Снедаемая волнением и страхом, я боялась даже вдохнуть, стыдливо осознавая, что с некоторым нетерпением жду его дальнейших действий. Я крепко зажмурилась, ощущая, как Иньчжэнь, касаясь губами моего уха, расстегивает на мне платье…
Отступили холода. В садах Юаньминъюань буйствовала зелень, пышно цвели цветы. Среди листвы, не умолкая, пели птицы, своим щебетом воспевая весну.
Мы с Иньчжэнем и тринадцатым господином втроем прогуливались по саду. Вероятно, атмосфера шумного, дышащего весной сада оказала на тринадцатого господина некоторое влияние: он выглядел гораздо лучше обычного и весело болтал с Иньчжэнем, сияя тонкой улыбкой. В последнее время Иньчжэнь также пребывал в прекрасном настроении, и его взгляд лучился радостью и спокойствием.
Я молча шла за ними двумя, изредка слыша их тихий смех и ощущая в душе невыразимое тепло. Время от времени Иньчжэнь оглядывался на меня, словно боясь, что я могу исчезнуть. Заметив это, тринадцатый господин едва заметно помрачнел и быстро прикрыл лицо рукой, после чего вновь бросил на меня взгляд и, приподняв брови, с натянутой улыбкой оглядел нас с Иньчжэнем. От этой улыбки, такой знакомой, у меня в горле встал ком и слезы едва не полились из глаз.
Издалека донесся звонкий детский смех вперемешку с чьим-то едва различимым пением. Услышав эти звуки чистого, беззаботного веселья, Иньчжэнь с тринадцатым господином тут же отправились на поиски их источника. Я лишь с натянутой улыбкой нахмурила брови.
Некоторое время тринадцатый господин чутко вслушивался, после чего сказал:
– Что это они поют? Мелодия совсем незнакомая.
– Вероятно, выучили что-то новенькое, – засмеялся Иньчжэнь. – Неужели ты помнишь все песни, что мы пели в детстве?
– Я помню их все, – с улыбкой ответил тринадцатый.
– Все? – изумился Иньчжэнь. – Я помню от силы две-три.
Не удержавшись, я вмешалась:
– Какие же? Спой, а мы послушаем.
Лицо Иньчжэня тут же приобрело самое странное выражение. Тринадцатый господин, прижав ко рту кулак, вежливо покашлял, но все равно не смог скрыть улыбки.
– Тринадцатый господин, чему вы так обрадовались? – улыбнувшись, поинтересовалась я. – Поделитесь со всеми! Чего радоваться в одиночку?
Он насмешливо взглянул на Иньчжэня и ответил:
– Я не могу сказать. Если ты правда хочешь знать, мы можем позже побеседовать об этом наедине.
– Не можешь сказать? А ну, говори немедленно! – шутливо вскричал Иньчжэнь. – Говори при мне, тогда я буду хоть немного спокоен. Если вы будете секретничать наедине, кто знает, что ты там наплетешь?
Хотя голос Иньчжэня звучал очень сердито, в нем слышалось истинное веселье. Наконец-то они с тринадцатым начали шутить и смеяться, как раньше. Конечно, это случалось лишь изредка: большую часть времени тринадцатый господин продолжал строго соблюдать этикет; однако Иньчжэнь уже и этим был весьма доволен. Он был рад тому, что настроение тринадцатого значительно улучшилось по сравнению с прошлым годом, когда он только-только вышел на свободу, рад, что в глубине души тринадцатый по-прежнему видит в нем своего родного четвертого брата, с которым можно не соблюдать никаких правил.
Улыбнувшись, тринадцатый господин взглянул на меня и спросил:
– Ты когда-нибудь слышала пение царственного брата?
Я покачала головой. Он кивнул и со смехом продолжил:
– Если бы ты смогла заставить царственного брата спеть, сразу бы все поняла. Боюсь, однако, что сделать это будет очень непросто.
Я с улыбкой покосилась на Иньчжэня, который старательно делал вид, что его это не касается, и предположила:
– Судя по всему, эти звуки не особенно ласкают слух.
– Эх, это не описать такими простыми словами, как «ласкает слух» или же «не ласкает», – улыбаясь, вздохнул тринадцатый, – это…
Он замолк, продолжая с широкой улыбкой глядеть на Иньчжэня.
– Договаривай уж, – с деланым смехом велел тот.
Откашлявшись, тринадцатый начал рассказ:
– Однажды в день рождения царственного отца, когда я был еще совсем мал, третий брат сыграл мелодию и царственный брат пожелал также порадовать отца, преподнеся ему в подарок песню. Однако стоило ему открыть рот, как все мы, кто был еще маленьким, тут же зажали руками уши. Четырнадцатый брат и вовсе спрятался под стол. Старшие же братья молча терпели, морща лбы. Один лишь царственный отец с улыбкой слушал до самого конца. Как только царственный брат закончил петь, весь зал взорвался овациями. Мы даже, ликуя, били руками по столу. В тот вечер отточенная игра третьего брата не имела такого же бешеного успеха и не вызвала таких бурных аплодисментов – царственный брат был на
