ладонь ко лбу. – Боюсь, ты рассказывала вовсе не притчу о Кун Жуне[77] или историю о том, как Сыма Гуан разбил чан[78].
Я только захихикала в ответ. Некоторое время Иньчжэнь вслушивался в слова песни, и вдруг в его взгляде промелькнула печаль.
– «Запретный город! Эту красоту и радуге-дуге не превзойти»? «Жду побега из дворца»? – бесцветным голосом произнес он, глядя на меня.
Тринадцатый господин поспешил сменить тему:
– Пойдемте. Если они нас заметят, это испортит им веселье.
Иньчжэнь едва заметно кивнул. Тринадцатый тут же двинулся вперед, но Иньчжэнь остался на месте. Схватив меня за руку, он пристально смотрел мне в глаза. Я улыбнулась и тоже сжала его руку.
– Почему ты так серьезен? Это всего лишь строчка из песни.
Взглянув вслед удаляющейся спине тринадцатого господина, я быстро приподнялась на носки, запечатлела на губах Иньчжэня короткий поцелуй и как ни в чем не бывало встала обратно.
Иньчжэнь торопливо обвел взглядом резвящихся детей и, лишь убедившись, что никто не видит, посмотрел на меня сердитыми глазами, в которых плясал веселый огонек. Слегка вздернув подбородок, я с улыбкой покосилась на него в ответ. Кивнув самому себе, Иньчжэнь понизил голос и с невероятной двусмысленностью проговорил:
– Сегодняшней ночью тебе придется заплатить за это.
Весь мой задор тут же растаял как дым, и я, сбросив его руку, быстро двинулась вдогонку за тринадцатым.
– Эх ты, – донесся сзади тихий смех Иньчжэня. – Только пугать и горазда, один тычок – и все. У тебя в запасе много хитрых трюков, но стоит вступить с тобой в настоящую схватку, как ты сразу…
Тринадцатый господин был уже совсем рядом. Взволнованная и пристыженная, я обернулась, красноречиво глядя на Иньчжэня. Тот с усмешкой покачал головой и замолк.
Несмотря на то что Чэнхуань жила во дворце императрицы, по крайней мере половину каждого дня она проводила со мной. Я была этому очень рада и учила ее всевозможным забавам.
Сейчас, накопав глины, Чэнхуань строила из нее крепость. Ее юбка давно покрылась пятнами, даже лицо выпачкалось. Но девчушка не обращала на это никакого внимания, а мне и подавно было все равно.
Повернув голову в сторону ивы, под которой я сидела, Чэнхуань спросила:
– Тетушка, а те принцессы, о которых ты рассказывала, жили в таких же домах и ждали, пока кто-нибудь придет их спасти?
Рассеянно взглянув на нее, я кивнула и вновь опустила голову, погрузившись в задумчивость.
Вскоре я услышала, как Чэнхуань боязливо воскликнула: «Отец!» Подняв голову, я увидела тринадцатого господина, который стоял и молча разглядывал Чэнхуань. Девочка стояла возле ямы с глиной, с беспокойством пряча руку за спиной. Я мысленно вздохнула. Дети всегда с некоторой опаской относились к внешне холодному Иньчжэню и нисколько не боялись улыбчивого Юньсяна, Чэнхуань же, напротив, едва завидев Иньчжэня, тут же прыгала к нему в объятия, а в присутствии отца менялась до неузнаваемости.
Тринадцатый господин пристально глядел на дочь. Его лицо было печальным, а в глазах стояла тоска. Подбежав ко мне, Чэнхуань спряталась за моей спиной и позвала:
– Тетушка…
– Беги к няне и попроси помочь тебе умыться, а потом переодень юбку, – весело велела я ей.
Чэнхуань обрадовалась и, украдкой оглянувшись на неподвижного тринадцатого господина, умчалась прочь.
– Она почти не проводила время с тобой, потому и отвыкла, – произнесла я. – Если же ты заберешь ее в поместье, то через некоторое время вы обязательно сблизитесь.
Тринадцатый опустил голову и долго молчал.
– Не стоит, – наконец сказал он. – Боюсь, даже если заберу ее назад, я не смогу видеть ее каждый день.
Я вновь мысленно вздохнула. Чэнхуань слишком сильно напоминала ему Люйу. Чем больше была любовь тринадцатого к ней, тем холоднее он вел себя с Чэнхуань.
Тринадцатый господин помолчал еще немного. Вскоре на его лицо вернулось самое обычное выражение. Присев рядом, он оглядел черные следы, что нечаянно оставила на мне грязными руками Чэнхуань, и со смехом сказал:
– Ты необычайно терпелива с детьми. Неудивительно, что и Хунли, и Чэнхуань с тобой так близки.
– Это самые беззаботные дни в их жизни, и мне нравится позволять им радоваться, – вздохнула я. – Потом они постепенно будут взрослеть, им придется соблюдать всевозможные правила, на них навалятся всевозможные заботы. Их судьба, как принадлежащих к императорскому роду, всегда будет тяжела. Я хочу подарить им сейчас время чистой радости.
– Сейчас у Чэнхуань есть царственный брат и мы, которые ее оберегают, поэтому она может творить все что вздумается. Но мы не можем защищать ее бесконечно, – заметил тринадцатый господин. – Если бы она находилась среди обычных людей, ее нрав не имел бы особого значения – в худшем случае ее бы называли грубиянкой. Однако таким, как мы, крошечная ошибка может стоить жизни.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – ответила я после недолгих раздумий. – Однако именно из-за того, что мы сами вынуждены строго соблюдать правила, нам и хочется, чтобы Чэнхуань могла жить посвободнее. Но не волнуйся, я люблю Чэнхуань как собственную дочь, и я не позволю ей пойти по неверному пути.
Тринадцатый тихонько вздохнул, ничего не ответив. Я повернула к нему голову и добавила:
– В молодости ты сам был легкомысленным и своевольным. Разве в те годы кто-то в Запретном городе не слышал о твоих посиделках за вином в компании певичек, слуг и всякого сброда? Ты даже не был со мной знаком, а уже похитил меня и всю ночь не возвращался домой. Сейчас же ты не только сам строго следуешь правилам, так еще и тревожишься о том, что у твоей дочери недостаточно смирения.
Некоторое время тринадцатый господин молчал, обхватив голову руками, а затем сказал:
– Я лишь надеюсь, что она сможет прожить свою жизнь в благополучии. Не хочу, чтобы она испытала те же тяготы, что и мы. Уж лучше пусть она будет зауряднее, непримечательнее.
Тихо вздохнув, я обняла свои колени и произнесла:
– Несмотря на то что Чэнхуань любит развлекаться и безобразничать, она очень проницательна и умеет держать нос по ветру: так задурила головы госпоже императрице и госпоже супруге Си, что те от нее без ума. Погляди: хотя она капризна и своевольна, Хунли любит играть с ней и относится к ней даже лучше, чем к собственной младшей сестре. Это доказывает, что у Чэнхуань есть чувство такта. Да, я обожаю ее. Но все сказанное мной – чистейшая правда.
Тринадцатый кивнул
