class="p">– Какого ещё дяди Лёни?
– Ну, Леонида Ильича.
Роман смеётся.
– По масти ты только к его бровям и подходишь, но этого мало. В остальном-то у вас бо-
ольшое расхождение. Иосифовна тебя мигом разоблачит.
Конечно, на почве чистоты и порядка с хозяйкой подружиться легче всего. Она ежедневно
протирает каждую вещичку, каждый день моет пол, а полотенце стирает, если вытирается им три
раза. Почти весь день на пятачке однокомнатной квартиры кипит такая бурная деятельность, что к
вечеру старуху шатает от усталости. Но, очевидно, это-то и тренирует её неиссякаемую
жизнедеятельность.
Следующим утром Смугляна вызывается мыть полы. Моет неуклюже, раскоряченно переползая
на полусогнутых ногах, с трудом дотягиваясь до пола. Замечает что-то насчёт удобства швабры, и
125
Роман едва удерживается от язвительной усмешки и от того, чтобы не вспомнить свою маму,
которая до сих пор, несмотря на свою тучность, моет пол в целом клубе без всякой лентяйки.
Мучительное мытьё продолжается долго. Роман наблюдает и за Иосифовной, только тут
догадавшись, что он с этой затеей только ещё больше подставляет Нину. Наконец взмокшая
квартирантка окончательно, с вздохом облегчения, распрямляется и, бросив тряпку, плюхается на
диван. Глаза её светятся детской радостью и ждут благодарности, возможно, за первый в жизни
«половой» подвиг. Хозяйка молча берёт тряпку и затирает за ней отдельные пятна, промывает
плинтуса, о которых помощница даже не подумала. Смугляна поджимает губы, а, поймав на себе
укоряющий взгляд Романа, выдавливает их в горькую, плаксивую улыбку, мол: я же говорила, что
здесь не угодишь.
– Но я ведь так старалась, – не видя никакого сочувствия Романа, с обидой жалуется она сразу,
как только хозяйка скрывается в ванной, чтобы прополоскать тряпку.
– Учись, – холодно бросает тот, раздражённый, к тому же, её неуместной обидой.
– А что, твоя жена лучше моет пол? – даже не нервно, а зло спрашивает Смугляна.
В своём внезапном ослеплении Нина не обращает внимания на Иосифовну, которая уже
наблюдает за ссорой. Конечно, старуха и без того знает их ситуацию, но зачем же так откровенно
обнажаться перед ней? И от этой нелепой ситуации, от её глупейшего вопроса Роман вдруг
чувствует Смугляну совсем чужой, отлетевшей от него куда-то за тысячу душевных километров.
– Должен сказать, – как можно спокойней выговаривает он, – что Ирэн – хозяйка замечательная.
– А что, мытьё полов – это в жизни самое главное? Мог бы и помочь. В нашей семье папа
всегда маме помогал.
Всё это настолько глупо, что можно было бы и промолчать в ответ, но Роман уже не может
остановиться.
– Я помогаю умелым, а неумеха пусть сначала научится.
– Ну, если эта твоя Ирэночка такая хорошая, такая Марья-искусница, так чего же ты к ней не
вернёшься?
И тут Роман смокает. Садится, махнув рукой. С насмешкой смотрит на Смугляну. Вот сейчас в
ней нет и капли привлекательности. Злость делает её отталкивающей. «И она ещё хочет, чтобы я
её любил, – грустно усмехается Роман, постепенно делаясь спокойным и равнодушным. – Почему
у меня к ней не возникает ничего? Ведь я же, как будто, научился любить. Я думал, что теперь это
станет проще, что душа уже пробита чувством и научена. Но почему-то её умение любить осталось
с Голубикой. Оно не отрывается от жены…»
На другой день Нина долго не возвращается из института. В девять часов вечера Роман
понимает, что институт тут уже ни при чём. Она придёт откуда-то из другого места. Как бы он к ней
ни относился, его волнение всё больше возрастает. Вопросы вскипают один за другим.
Нина появляется в двенадцатом часу с большим растопыренным букетом роз. Роман
специально ни о чём не спрашивает. Ясно же, что Смугляна сама должна заговорить и всё
объяснить.
– Ужинать будешь? – предельно спокойно, как будто нет никаких роз, спрашивает он.
Нина молчит даже на это. Весь её ответ – отрицательное потустороннее покачивание головой.
Она молча ставит цветы в вазу Иосифовны и, усевшись к столу на кухне, печально всматривается
в них, как в перспективу рая. К ожиданию объяснения подключается и хозяйка, скрадывающая в
комнате малейшие звуки и шевеления. Демонстрируя Смугляне нелепость её поведения, Роман
садится рядом с ней и с такой же печалью, не мигая, смотрит на цветы, по мимо воли улавливая их
тонкий аромат, мешающий его раздражению. Посидев минут десять, Нина, не замечая Романа,
уходит в комнату и спрашивает хозяйку о каких-то пустяках. Роман нервно расхаживает в клетке
кухни двумя шагами туда-сюда. Грустная, словно потерянная, Смугляна появляется снова.
– Откуда это? – спрашивает, наконец, Роман, потому что никакой надежды на её добровольную
сдачу уже нет.
– А, это? – произносит она, словно удивляясь, что букет видят и другие. – Это Володя мне
преподнёс…
Очевидно, её Володю знают все на свете, а кто не знает, тот сам дурак.
– А кто такой Володя? – всё-таки уточняет Роман.
– Просто был такой друг, – с каким-то серебряным налётом романтики и ностальгии, словно
понятным только ей одной да кому-то ещё одному дорогому и далёкому, отвечает она. – Я тебе о
нём не рассказывала, потому что ничего особенного у нас не успело случиться. Просто мы учились
вместе на курсе, а его забрали в армию. Мы потом посылали друг другу письма. Я перестала ему
писать, как только познакомилась с тобой.
– Ты обещала его ждать?
– Да, был у нас с ним какой-то необязательный разговор…
– Значит, я вам помешал?
– Ну, в чём-то да…
– Что же ты мне сразу об этом не рассказала? Я тоже служил и знаю, как это тяжело, когда тебя
126
обманывают. Я бы посторонился.
– Мне тоже было сегодня неловко перед ним. Он просто замечательный парень. Чистый такой…
Вырвался в отпуск и нашёл меня. Кажется, этот его отпуск из-за меня. Не постеснялся прямо в
институт прийти с букетом. Глупенький, все свои деньги потратил на эти чудесные,
замечательнейшие розы. Мне пришлось отдать ему свой талончик на троллейбус, который он,
кстати, обещал сохранить на память. Мы просто бродили с ним по городу и общались. Конечно, я
объяснила ему, что я уже, увы, замужем…
– Боже мой! – восклицает Роман. – Это так трогательно! Я сейчас очень громко зарыдаю… Как
вы подходите друг другу… Ну прям два сапога пара.
Но её солдатика и в самом деле почему-то жаль. А Смугляна теперь понятней. Когда-то,
прощаясь с Наташкой Хлебаловой, прозванной Бабочкой, Роман успокоил себя выводом, что
женщина, пришедшая от другого, когда-нибудь уйдёт и от тебя… Что же, неужели, так будет и
здесь?
Объяснение закончено. Роман, рассерженный на весь неправильно устроенный белый свет,
прячется за занавеской на
