и половины из них. Но одним из ее развлечений было выбрать случайную комнату и проверить, насколько она чиста. Если она находила где-то песок или пыль, била всех недрэ без разбора. Иногда попадало и нам.
Время от времени хозяйка тоже заставляла нас заниматься порядком, носить воду для дома или что-нибудь еще, на что хватало ее фантазии. На самом деле она не знала, что с нами делать, как со слишком хрупкой и дорогой вещью. Чаще всего мы просто крутились рядом с ней, выполняя ее сиюминутные желания.
Другие недрэ были добры к нам, как были добры к любым детям своего народа. Когда никто не видел, они заговаривали с нами, а работники кухни даже могли чем-то нас угостить, хотя мы и так ели дважды в день. Но они все смотрели на мои шрамы. С сочувствием и сдержанным любопытством, с жалостью, но смотрели. Мне это не нравилось, и я начал прятать лицо под капюшоном, хотя сестра говорила, что мне нечего стыдиться.
Но я не стыдился. Эти шрамы были чем-то слишком личным для меня, в них были запечатлены чувства, которые я не хотел кому-то показывать, делить с кем-то. Даже с сестрой.
Наша жизнь в этом доме была лучше и легче, чем у других недрэ, даже тех, кто управлял тенями. Одно только упоминание «госпожи всех господ» оградило нас от большинства тягот существования нашего народа. И я все чаще думал о том, кем же она могла быть. О той тайне, которую она могла знать. Тайне подчинения всех нас.
Зачем мы с сестрой понадобились такому существу? Ответ крылся в магии, которой хозяйка заставляла нас заниматься. И она очень злилась, если мы долгое время не представляли ей сколь-нибудь значимых результатов. Проблема заключалась в том, что ни хозяйка, ни мы сами не знали ничего о магии.
– Вы глупы, ленивы и бесполезны. – Звонкая пощечина заставила меня упасть на пол. – Вы, жалкие крысеныши, зря доброту мою используете.
Я не ударил ее в ответ, даже не попытался выпустить нити. Такой уровень самоконтроля, с моей точки зрения, уже был результатом. Но у меня не было права на точку зрения.
Магия, та, что хозяйка купила у какого-то настоящего мага, все равно не позволила бы нам навредить ей, как не позволяла и сбежать. Эта магия вросла в наши тела вместе с тонкими железными кольцами, которыми хозяйка проколола нам уши. Но соблазн попробовать перерезать ее шею рос с каждым днем.
– Простите, хозяйка, мы в следующий раз лучше постараемся. – Сестра в мгновение ока оказалась между мной и хозяйкой, стоя на коленях и склоняясь так низко, что белые волосы ее накрыли собой пол.
Хозяйка наступила на них. Сестра не вздрогнула, даже когда рука схватилась за волосы с другой стороны и потянула вверх.
Мне хотелось отбросить эту руку, сделать что угодно, только бы навредить хозяйке. Пусть даже это будет стоить мне жизни. Но я не мог. От одного только удара у меня в голове все смешалось так, что я с трудом понимал, где верх, а где низ. Я был до омерзения слаб.
– Думаю, волосы твои слишком длинные, – сказала хозяйка, убирая ногу и собирая пряди в один пучок над головой сестры.
Потом хозяйка достала нож и отсекла половину. Мне показалось, что она полоснула по моей коже. Зажав белые пряди в руке, сказала:
– Я каждый день часть буду отсекать, пока вы результат мне не покажете. Когда волосы кончатся, кожу срезать начну.
И она ушла, бросив пряди сестре в лицо. Было понятно, что это вовсе не пустая угроза.
Тогда мы действовали наугад, вслепую пробуя то одно, то другое, ранясь собственной магией. Сестра всегда старалась в два раза больше меня. Она продолжала работать, когда я уже падал без сил. Я мог лишь лежать на полу, без возможности даже пошевелиться, израненный собственной магией, и наблюдал за ней, ненавидя свое бессилие.
Сестра всегда помогала мне. Научившись чему-то сама, она сразу думала, как приспособить это для меня. Я же мог лишь тенью следовать за ней.
В тот раз сестра научилась перемещаться вместе с небольшими предметами. Я смог с помощью нитей оставлять царапины на камне. Хозяйка не удовлетворилась полностью и все же срезала еще часть волос сестры, но сказала, что на следующий день этого не сделает.
Волосы сестры были ниже пояса, но когда получилось представить хозяйке результат, они едва-едва доставали до основания ее ушей.
Но даже несмотря на такие моменты, в черном доме мы жили неплохо. Иногда хозяйка уплывала на несколько дней или недель, тогда мы были предоставлены себе. Но все равно никогда не чувствовали, что по-настоящему одни. Запах духов и благовоний пропитал каждый угол этого дома, так что казалось – хозяйка всегда здесь. Стоит за твоей спиной. Смотрит.
Было и еще кое-что, не дававшее нам почувствовать себя спокойно, – голоса. Они возникали иногда, когда около дома или прямо в подвале появлялся серый туман. Он сочился из трещины в камне или из песчаной воронки. Вместе с туманом текли и голоса.
Впервые, когда услышал их, я долго стоял рядом с мутно-сизым столбом, поднимавшимся из дыры в песке, и вслушивался. Все пытался понять, что же они говорят. Я так сосредоточился на смысле слов, что не заметил, как сам чуть не упал в зыбкую бездну. Сестра оттащила меня в последний момент.
С той поры голоса возвращались снова и снова. Иногда их было сложно отличить от ветра, а иногда они завывали так громко, что я не знал, как укрыться от них. В такие моменты сестра что-то говорила мне, пытаясь заглушить голоса. Обычно просто пересказывала сюжеты материнских песен. Сама она голосов не слышала. И никто другой тоже.
Но пугало не это, а то, что в голосах было что-то особенное, что-то столь же притягательное и отталкивающее, как и в той тени, что перекусила напополам людей, отнявших у нас мать.
Я чувствовал странную связь с этим туманом, которой не было у сестры. Я знал, что голоса зовут меня к себе, что я должен быть с ними там, во тьме. Там мое место.
Сестра запрещала мне думать об этом. Она убеждала, что всегда будет светом, который отгонит от меня любую тьму. Я старался ей верить.
* * *
Мы не знали, сколько лет провели в черном доме. Мы ощущали время лишь через изменения, происходящие с теми, кто окружал нас. Менялись недрэ, служившие в доме. Серела кожа тех, кто
