управлял тенями. В черных волосах хозяйки появлялись серые пряди.
Сами мы тоже менялись, но так медленно и плавно, что почти не замечали этого. Мы давно поняли, что хозяйка стареет, пока мы растем. Мы поняли, что старость убьет ее раньше, чем нас. Это было приятное знание.
Другие же наши знания все так же давались через труд, боль и угрозы. Но сестра значительно увеличила расстояние своих перемещений и научилась передвигаться вместе с кем-то. И если бы не чужая магия, приковавшая нас к хозяйке, мы бы могли сбежать и найти тот Белый город, который едва помнили из жизни до черного дома, туннелей и корабельных трюмов.
Мне нравилась магия сестры. От нее веяло тем чувством, которому я не знал названия, но оно тоже ассоциировалось с жизнью до. Моя же собственная магия была не такой.
– Я хочу понять, нити твои насколько остры, – сказала хозяйка, приведя нас в один из пристроев.
Мы дошли до лежанки, на которой мучилась в бреду лихорадки изможденная болезнью недрэ.
– Отрежь ее руку.
Я посмотрел на хозяйку, мне казалось, что я не понял смысла ее слов. Наверно, на моем лице отразился ужас. Я разрезал по ее приказу вещи разной прочности, но она никогда не приказывала практиковать мой талант на ком-то живом.
– Режь, иначе я это с рукой сестры твоей сделаю. – Пальцы хозяйки сомкнулись на рукояти ножа.
В голове все загудело. Будто сотни и сотни волн разом врезались и проникли в ствол полого дерева. В этом гуле мне чудились отзвуки голосов из тумана.
Я не знал, насколько правдива ее угроза. Мы с сестрой были для чего-то нужны, но насколько целыми? Я не мог просто ослушаться хозяйки и ждать, что будет. Я не мог рисковать сестрой. Я не мог ослушаться.
– Быстрее. – Хозяйка схватила руку сестры и оставила на ней глубокий порез. Сестра даже не вздрогнула, зато я дернулся, как от удара. Казалось, хозяйка вскрыла шрам, перечеркивающий мое лицо.
Я снова посмотрел на недрэ, лежащую передо мной. Ее изможденное лицо с впалыми щеками и запекшейся кровью в уголках рта было совсем немного, но похоже на лицо нашей матери.
Гул в голове становился все громче, безжалостней. Я слышал в нем чей-то плач, чей-то далекий болезненный вой. Меня закачало, и я с трудом удерживался на ногах.
Я не мог сделать этого и не мог не сделать.
Нож хозяйки глубже вошел в руку сестры. Она закусила губу, из глаз все же потекли слезы.
«Она все равно умрет, – сказал я себе. И натянул нить. – Или она, или сестра».
Нить быстро рассекла плоть, почти дойдя до кости. Одно легкое движение, которого я почти не почувствовал. Мне казалось, что это будет сложнее. Это должно было быть сложнее.
Но тут недрэ очнулась и закричала. Такого надрывного, исступленного крика я не слышал никогда. Ее глаза широко распахнулись. Она смотрела на меня с чистым, бесконечным ужасом. Так не смотрели на людей, бивших ногами или кнутами. Нет. Так те люди, что отняли у нас мать, смотрели на хозяйку и ее тени за секунду до смерти.
– Быстрее.
Я подумал о сестре, о ране на ее руке, о том, что хозяйка все еще держит ее.
Это невозможно было остановить, только закончить.
И я перерубил кость.
Крови было так много, что ее запах затмил даже удушающий горький аромат жженых трав. Я тонул в кровавых волнах, захлебывался ими и чужим криком.
Вопль недрэ мешался с воем голосов из тумана. Они были во мне, прямо в моей голове, и рвали меня на части своей ненавистью. Я чувствовал, как огромная черная трещина открывается между ребер, как, делая вдох, я затем выдыхаю туман.
– Заставь ее замолчать теперь. Мне не нравится, как она кричит.
Гул в голове почти заглушил слова хозяйки. Я готов был упасть на пол. Рухнуть в кровь и грязь и умереть рядом с этой недрэ, только бы все это кончилось. Только бы сестру отпустили. Только бы она не смотрела на это.
Пожалуйста.
Если в этом мире есть боги, почему они не помогут мне? Почему они отворачиваются? Если я настолько противен им, то они могли бы помочь хотя бы сестре. Неужели одна связь со мной делает и ее недостойной?
Другая нить перерезала недрэ горло, легко и просто, будто это делал кто-то другой. Крови стало еще больше. Часть брызнула на меня. Я ощутил ее кислый металлический привкус во рту. Теперь мне казалось, что я утонул. Что меня утянуло на такую неизмеримую глубину, из которой я уже никогда не выберусь.
– Хорошо. Но в следующий раз не заставляй меня тебя торопить.
В следующий раз. Значит, будет следующий раз.
Это был второй раз, когда хозяйка похвалила нас. Я ненавидел ее похвалу.
Она развернулась и вышла, лязгнув обитыми железом подошвами. У моих ног все еще лежала недрэ, ее жизнь растекалась по полу лихорадочным пятном, касалась пальцев моих ног неприятным теплом. Я был вымазан чужой, только что отнятой жизнью, будто заклеймен ею.
Я поднял глаза от истекающего кровью тела. И увидел их. Недрэ. Таких же, как я.
Хозяйка не зря приказала сделать это прямо на глазах у них. Теперь они тоже смотрели на меня с ужасом. С большим ужасом, чем на тех, кто управлял тенями, чем на саму хозяйку. Потому что мы, я и эти недрэ, были разными. И это было жутко.
Я развернулся, поскользнувшись на липкой луже, чуть не упав, и выбежал из пристроя. Взглянуть в глаза сестре и увидеть в них то же выражение было выше моих истощенных сил. Негодование и отвращение.
Я с особенной ясностью понял – моя магия была мерзкой.
Я сам был мерзок.
* * *
– Думаю, вы готовы, – сказала хозяйка перед тем, как выпустить нас из черного дома, увести из города в тени черной скалы к самому побережью, где морские воды были темны от черного пустынного песка.
Мы шли – я, сестра, хозяйка и ее тени, – и черное утреннее солнце, еще не горячее, совсем безжизненное, висело в сером небе. Волны медленно накатывали на берег, я смотрел на них и думал, что не готов. Как бы хозяйка ни собралась изменить нашу с сестрой жизнь, я не был готов.
Потом снова потянулись туннели, бесконечные, как пустыня. Мы следовали в темноте за звоном железных каблуков, который привел нас в уже знакомый круглый зал с куполообразным потолком. В этот раз он был лучше освещен. На
