извержения семени необходимо сделать гороскоп по созвездию зачатого ребенка, хотя этот момент и неизвестен астрологу»[867]. В выборе бока Скот следует Константину Африканскому, который, в свою очередь, опирался на «Эпидемии» Гиппократа, воспринявшего эту идею явно не из научной медицины[868].
Однажды, рассказывает Скот, Фридрих II пожелал удостовериться в истинности астрологии таким образом: согласно «Введению», кровопускание можно осуществлять, когда луна находится в огненном или воздушном по природе созвездии, за исключением Близнецов (Gemini), потому что в таком случае порез повторяется (tunc geminari solet percussio lanceole). Дождавшись, чтобы луна вошла в созвездие Близнецов, он позвал своего цирюльника, чтобы пустить кровь, но предупредил его о риске. Цирюльник поклялся головой, что в такую прекрасную погоду ничего плохого произойти не может. Сделав нужный надрез, он, зажав (зачем-то) нож меж зубов, будто девать было некуда, радостно поздравил Фридриха II с успешным исходом операции, но в этот момент нож выпал и сильно поранил ногу монарха, вызвав воспаление. Консилиум хирургов собирался в течение двух недель, а цирюльник восклицал: «Велика ваша мудрость и ясновидение, император, лучше пускать кровь при ущербной луне, чем при растущей»[869].
Астрологическое содержание медицины у Михаила Скота сводится главным образом к состоянию луны, ее он наделяет ролью «универсальной носительницы знаков», significatrix univesalis, ибо ее сфера ближе всего к земле. «Здоровье» луны отражается на здоровье вообще всякого тела, обладающего естественным движением. При возрастающей луне болезнь переносится легче, чем при ущербной, потому что тело больного в начале лунного месяца обладает, как мы бы сегодня сказали, более сильным иммунитетом[870]. При сокращении луны тело теряет часть тепла, и из этой потери возникают болезни. Астрология помогает распознать исход болезни, судить о знамениях смерти или благоприятного исхода. Настоящий медик, по мнению Михаила Скота, должен в совершенстве владеть этим искусством, поскольку он почти пророк или святой, он с помощью природы или знания должен находить прошлое, распознавать настоящее, определять будущее. Автор осуждает тех врачей, которые, ничего в этом не понимая и стремясь приобрести авторитет, уверяют своих пациентов и их близких в успешном исходе лечения, в результате чего легкая болезнь переходит к осложнениям и в конечном итоге к летальному исходу.
Врач — это «посланник божий», владеющий тайнами науки, он «словно невеста, идущая под венец, и поэтому он не должен пятнать свою честь»[871]. На всякую болезнь он знает лекарства, из которых Скот различает три основных, и выбор его интересен: 1) освященная на алтаре гостия; 2) магнит и железо, т. е. морской компас; 3) бинты, порошки и лекарства, сделанные из трав[872]. Как и для профессионального астролога, для врача во «Введении» разработан своеобразный кодекс поведения: он должен быть обходительным, одеваться со вкусом, исключительно в цвета, дающие силы, например, в пурпур, всячески ублажать больного музыкой и анекдотами (fabulas ridiculosas), говорить с ним «о том о сем», одним словом, стараться заслужить психологическое доверие пациента. Осуждаются те врачи, которые дают краткие предписания относительно лечения или четкие лаконичные суждения по анализу мочи. Лучше быть более многословным, выражаться двусмысленно и замысловато, делать предположения и ничего не утверждать, чтобы впоследствии не выйти виноватым[873]. Все это лишь для того, чтобы доказать зависимость врачебного искусства от астрологических знаний.
В этом контексте следует рассматривать и физиогномику, которой Михаил Скот посвятил третью часть «Введения». Это один из столпов науки о природе, на что намекает само название, сохраненное в рукописях, но не закрепившееся в традиции: physonomia, как бы «закон природы». В отличие от первых двух книг, физиогномика не рассчитана на широкого читателя. Это «секретнейшая наука о природе, которую можно назвать утешением», пишет Михаил Скот, намекая одновременно на «Утешение философией» Боэция и на императорский досуг. Советуя императору обратить на нее особое внимание и взять на вооружение в повседневной жизни, он уверяет, что, ссылаясь на нее в любом разговоре, он будет принят как пророк или святой. Сила физиогномики — в ее великой эффективности. Владея ее методами, император сможет судить о характере его приближенных, гостей, слуг, понимать глубинный смысл того, что ему советуют, а также будет знать природу животных и научится избегать пороков. В основе этой науки как части философии, продолжает Скот, лежит вера, любовь к Богу и к благу[874].
Перед нами своеобразное сочетание дисциплин, которые мы бы сегодня могли отнести к этике, психологии, биологии, медицине, анатомии. Как и во всем остальном, автор исходит из того, что «высшее движение является причиной низшего», в жизни животных и людей таким движущим началом для него является «естественная любовь мужчины и женщины», а семя называется «самой благородной частью всех телесных соков». В связи с этим большое внимание уделяется правилам половой жизни, эмбриологии, правилам вскармливания и особенностям анатомии[875].
В Южной Италии, особенно в Салерно, с XII века были хорошо известны античные и арабские сочинения по этим вопросам, это позволило по-новому, с научной точки зрения взглянуть на взаимоотношения полов. «Физиогномика» Скота связана с трактатом Рази «К Аль-Мансуру» (Ad Almansorem), с трактатом Константина Африканского «О соитии», уже подготовившем положительный взгляд на секс, с сочинением «О родах» Абу Бакра, переведенным в 1218 году в Толедо Салием Падуанским, с «Микротегни» или «О семени» — псевдогаленовским апокрифом III века н. э. Можно видеть аналогии и с приписываемой Аристотелю «Физиогномикой», которая была переведена Варфоломеем Мессинским для Манфреда, но, возможно, была известна при штауфеновском дворе и ранее[876].
В этих текстах автор мог почерпнуть идею сделать астрологию как бы «субстратом» физиогномики: именно астрологические характеристики момента зачатия ребенка и длительность его нахождения в материнской утробе определяют все его будущее. Планеты по очереди воздействуют на него каждая в свой месяц, а та, которая главенствует в месяц рождения, оставляет на теле свой отпечаток. Если же ребенок родится до седьмого месяца беременности, то у него нет шансов выжить просто потому, что все планеты не успеют осуществить свое воздействие на зародыш и, следовательно, не передадут свойственные им природные качества. Человеческое тело не совершенно от природы, но становится таковым лишь с течением времени и во взаимодействии с душой, даруемой каждому телу в момент рождения[877]. Здесь последовательно проводится принцип космической симпатии, влияние небесных тел понимается в самом материалистическом ключе: без естественных качеств планет, буквально влитых в тело с неба, организм не может функционировать. Человеческое существо — «дитя планеты». Но, используя этот термин, мы должны отделять его от известной астрологической метафоры, возникшей, судя по
